Я стану твоим зверем - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Снежинская cтр.№ 43

Принцесса оглянулась через плечо, посмотрела в один конец коридора, в другой — по-прежнему никого и ни звука. Осторожно, морщась в ожидании скрипа, прикрыла дверь. На цыпочках подошла к полкам. Кого тут только не было: животные, деревья, даже цветы — и все размером не больше ренниного мизинца. А чуть в стороне стояла очень узнаваемая фигурка Яо: вытянулся во весь рост, отирает лицо ладонями и как-то сразу понятно: парень только что вынырнул из воды, восторг его просто распирает. Рядышком Нках: сидит, широко разведя колени, строгает палочку. И снова понятно, что не просто так сидит, а у костра, ночь уже, наверное. Тут же и Нангеши без мантии, окна нет, а всё равно в него смотрит — грустный, даже безнадёжный какой-то.

А на полке чуть выше целый ряд скульптурок, впереди явно пустое место — одной не хватает. Девочка, ещё одна, только постарше, подросток, девушка — все разные, но всё равно одна и та же: смеющаяся, насупленная, рассерженная, даже зловредная, вот-вот кому-то язык покажет.

Ренна потянулась, взяла статуэтку, провела по прохладной полированной кости пальцем. Фигурка изображала девушку, сидящую то ли на скамейке, то ли на качелях — за пышным юбками не разобрать. На коленях раскрытая книга, но смотрит человечка в сторону, будто прислушивается, теребит цепочку круглого медальона, висящего на шее. На крохотном пальчике перстень, вырезанный с таким мастерством, что все завитки оправы разглядеть можно, разве что искры в камне не играют.

себя со стороны узнать сложно, а в статуэтке и подавно. Но знакомые с детства, привычные, как собственная рука вещи узнаются без труда.

Принцесса аккуратно, словно она разбиться могла, поставила скульптурку на место. Поближе подошла, коснувшись полки грудью, рассматривая фигурки. Ну да, котёнка ей на шестилетие подарили. Ренна её Госпожа Фуфу назвала, удивительно ленивая выросла кошка, но очень высокого мнения о себе. Спать предпочитает ни где-нибудь, а в императорской постели. Отец, сначала, злился, а потом ничего, смирился. Так в обнимку до сих пор и ночуют.

Вот это, наверное, перед представлением послам. Сестра тогда наговорила, что они её, Ренну, сватать приехали, а за гемнона дочь отдавать император передумал. Принцесса тогда в сад удрала и платье в клочки порвала, решив, что ждать её никто не будет, как-нибудь обойдутся. Ничего, подождали.

А вот такого Ренна не помнила. На дереве она, что ли, сидит? Юбки выше колен задраны, все ноги наружу.

И вот что странно: фигурки, маленькую девочку изображающие, едва не дышали — живые, по-другому не скажешь. Но чем старше модель, тем холоднее статуэтки. Красивые, но чего-то очень важного им не хватало. И позы какие-то… Как будто слишком правильные, словно специально модель позирует…

Дверь распахнулась с таким грохотом, словно целиком из железа отлита была, ручка врезалась в стену, обрушив целый пласт штукатурки.

— Что ты тут делаешь? — низкий рявк дракона прокатился по маленькой комнате, ударился от стен, вернулся без эха, заставив волоски на коже дыбом встать.

Наверное, Крылатый должен был ужас наводить: громадный, плечи сутулятся, будто броситься готов. Всклокоченный, рубаха расшнурована до пупа, глаза кровью налиты. Да, выглядел он кошмарно. Точь-в-точь Его Императорское Величество, изволивший вина перекушать. Даже за косяк хватался так же.

— Что тебе надо? — набычился гемнон, злобно глядя исподлобья.

— В данный момент или вообще? — уточнила Ренна, стряхнув с рукава пылинку. — Если говорить про сейчас, то, пожалуй, мне нужно уложить вас в постель.

— Зачем? — помолчав, спросил Арэн, заметно снизив тон.

— Так ночь на дворе, — беспечно отозвалась принцесса.

— Да?

Дракон недоверчиво глянул на окно.

— Это луна, пусть она вас не смущает. Пойдёмте, я уложу вас в кровать и велю подать… Чем вы там набрались? — Ренна не без труда отодрала пальцы дракона, вцепившиеся в косяк. И охнула, присев. Всё-таки папенька, человек тоже немалых размеров, весил поменьше. — Пойдёмте, а то вы всех слуг на уши поставите, завтра опять сплетни пойдут. Оно вам надо? Сейчас ляжете, поспите, а с утра станем разбираться.

— С чем?

— А со всем и сразу, — пообещала принцесса. — Будем считать, что наша семейная жизнь с завтрашним восходом солнца и начнётся.

Гемнон, послушно шагнув из комнаты, покосился на её высочество. И взгляд дракона был каким угодно, но только не угрожающим. Пожалуй, больше всего он походил на испуганный, если б драконы вообще пугаться могли.

Стянутый кожаным шнурком хрупкий, нежный букетик, собранный из полевых колокольчиков, бледно-розовых гвоздичек и пушистых метёлок ковыля, не тронул бы только очень чёрствую, напрочь огрубевшую душу, совсем уж не способную красоту понимать. Ренна себя к таким людям никогда не относила, но цветочки её не впечатлили. Потому что принцесса догадывалась, кто презент прислал — наглостью, достаточной чтобы забраться к ней в спальню, обладали немногие.

Девушка подошла к подоконнику, на котором подарок лежал, постояла, раздумывая — даже касаться букета почему-то противно было. Но всё-таки подняла цветы, собираясь в окно же и выбросить. Шнурок, связывающий стебли, потянул за собой свёрнутую тугой трубочкой бумагу.

Ренна оглянулась на открытую дверь, прислушалась — тихо. Отосланный с важным поручением, а потому слегка обалдевший Нангеши ещё не вернулся. Новый телохранитель её высочества в дом не заходил. А слуги, видимо напуганные бурной деятельностью хозяйки, которую она, не успев с постели встать, развела, попрятались по углам.

Принцесса осторожно, ногтем, будто в свёртке скорпион мог прятаться, ковырнула бумагу, поддела шнурок. Трубочка, как заколдованная, сама собой развернулась. Конечно же, никакого скорпиона внутри не оказалось — записка как записка: почерк очень ровный, каллиграфический. Буквы, словно по линейке выведенные, украшены затейливыми завитками, внизу орнаментальный росчерк, подписи нет.

Ренна хмыкнула, прижав заворачивающийся край листка к подоконнику. Текст прыгал, не желая складываться в целое, но волнение тут было ни при чём. Взгляд выхватывал отдельные строчки, отдававшиеся в висках уколами: «… я знаю, что мои поступки достойны только призрения…», «Не верю, но надеюсь: простишь и поймёшь!», «Когда-нибудь я сумею оправдаться», «На мнение других мне плевать, только ты и твои чувства имеют значение».

И апофеозом, набатом: «Яо всегда меня ненавидел, но я прощал ему всё. Считал, что вырастет, повзрослеет, перебесится. Но его совершенно однозначный интерес к тебе и то, что он пытался очернить меня, простить не сумел. Да, я практически сразу пожалел о сделанном. Но исправить уже ничего нельзя. И если уж быть до конца откровенным: неуверен, что в следующий раз поступлю по-другому»

А в качестве последней точки: «На бумаге признаться легче, чем глядя в глаза: я люблю тебя. Я не надеюсь так оправдываться, но, согласись, это многое объясняет».