– Я замужем, – вытерпев его взгляд, ответила она.
– Вы просто как наши воспихи! Они, конечно, изменяют мужьям, но потом очень переживают.
– Мне эти переживания не грозят.
– Жаль. А Эдуард просто не умеет управлять портом. Это может плохо кончиться, и я этого никогда не допущу. Я вложил в дело слишком много денег.
Когда они покидали ресторан, за стойкой хлопотал совершенно другой бармен. Костя довез их, лихо вписываясь в извилистые повороты. Казалось, машина мчится не по шоссе, а скользит, словно по монорельсу, по белой разделительной полосе. Лидия Николаевна, поблагодарив за ужин, направилась в свой номер, а Майкл остался около машины и о чем-то заговорил с телохранителем.
Она была немного пьяна, возбуждена, хотела перед сном поболтать с Нинкой, но дверь подруги оказалась заперта, и на стук никто не откликался. Огорченная, Лидия Николаевна долго сидела на балконе, прислушиваясь к странным таинственным звукам, какие может рождать только сонное море. По телу блуждали нежные безымянные воспоминания, вызывавшие в душе умиротворяющую тоску. Потом она легла в холодную и чуть влажную постель, но спать не хотелось. Лидия Николаевна дочитала книжку, закончившуюся, как всегда, сногсшибательной свадьбой героев, выключила ночник и уже почти задремала, когда скрипнула дверь. Она открыла глаза: на пороге – совершенно голый – стоял Старков и улыбался с детским лукавством. В свете заоконного фонаря его тело напоминало вырезанного из черного дерева языческого идола, а готовность к любви поражала могучей заблаговременностью.
– Вы с ума сошли! Уходите сейчас же! – почти закричала она. – Если Эдуард Викторович узнает…
– Не узнает. Я заплатил Косте.
– При чем здесь Костя?
– Не бойся! Никто ничего не узнает! – Он медленно подошел к кровати и встал на колени. – Нам будет очень хорошо. Очень!
– Я закричу!
– Обязательно закричишь! Я обещаю…
– Нет! – Она с размаху ударила его по лицу.
Он поймал ее руку и поцеловал.
«А он нахал!» – возмутилась Оторва.
«Заткнись, дура!» – совершенно Нинкиным голосом ответила ей Благонамеренная Дама.
Старков в самом деле оказался необычайным постельным искусником, обладающим почти спортивной сноровкой, и поначалу Лидия Николаевна чуть не потеряла сознание от неведомой прежде остроты содроганий, но ближе к утру она испытывала уже тошнотворное состояние человека, объевшегося деликатесами.
– Ты не разочарована? – спросил Миша во время недолгого тайм-аута.
– Я устала, – ответила Лидия Николаевна.
Светало, когда Старков, еще раз основательно продемонстрировав свою неутомимость, поднялся с постели и пошел к двери. На минуту он задержался у зеркала и, с восхищением оглядев себя, игранул могучей грудной мышцей. Лидии Николаевне стало так стыдно, так горько и противно, как никогда еще в жизни.
– Ничего не было! Запомни: ничего не было! – прошептала она.
– Конечно, ничего! – ответил он, озирая ее с тем профессиональным удовольствием, с каким, наверное, легкоатлет смотрит на планку, которую долго не мог преодолеть и вот наконец взял.
И вышел.
В ту же минуту она бросилась под душ, пустила горячую воду, почти кипяток, и долго смывала с себя случившееся. Ей казалось, если его остропахнущий спортивный пот впитается в кожу, Эдуард Викторович обязательно почувствует и обо всем догадается.
К завтраку она вышла поздно.
– Ну и зря! – сказала Нинка.
– Что – зря? – похолодела Лидия Николаевна и со стыдом ощутила свою жаркую женскую натруженность.
– Не далась такому мужику! О чем на пенсии вспоминать будешь, неуступчивая наша?
– Ты его видела?
– Ну да! Я как раз вернулась, когда он уезжал. Плакал, как ребенок, говорил, что в Америке таких верных жен нет…
– А ты? – спросила Лидия Николаевна, краснея. – Как ты?
– Что я? Качели… – угрюмо ответила Нинка.
Перед отлетом они хотели съездить на базар, но Костя не подал вовремя машину: заигрался с охранниками в нарды.
– В чем дело? – возмутилась Лидия Николаевна.
– Пардон, мадам! – ответил он с очевидной хамоватостью.
– Ты что, денег накопил? – обозлилась Нинка.
– Накопил! – ухмыльнулся Костя и обидно хрюкнул перебитым носом.
6
В самолете Лидия Николаевна несколько раз доставала зеркальце и выискивала в лице, в глазах приметы давешней измены.
– Прыщи – от морской воды, – успокоила ее Нинка.
В аэропорту их ждали две машины. Вторая с охраной.
Когда медленно открылись бронированные ворота усадьбы и они подъехали к дому, Лидия Николаевна заметила, что одетых в черное охранников стало больше.
– Что-нибудь случилось? – спросила она водителя.
– Пока вроде нет, – ответил Леша.
Эдуард Викторович встретил ее холодно и даже поцеловал в щеку с видимым усилием.
– Что происходит? – встревожилась она.
– Просто устал…
За едой, как обычно, сидели напротив друг друга в разных концах стола. Муж был угрюм.
– Что президент? – спросила она.
– Занят.
– Как дела в порту?
– Плохо. Старков оказался негодяем.
– Что-то еще можно сделать?
– Делаю. Как ты отдохнула?
– Очень хорошо. Жаль, что ты не выбрался. Погода была прекрасная. Я загорала без купальника. Увидишь!
– Это все?
– Нет, не все… Нинка склоняла меня к лесбиянству.
– Склонила?
– Это же шутка, Эд!
– Ах, шутка?
Муж молча прихлебывал тибетский чай. Лидия Николаевна ела фруктовый салат и думала о том, что сегодня будет с ним необыкновенно нежна, но, конечно, не настолько, чтобы чрезмерной отзывчивостью выдать свою вину. Оглядывая залу, она посмотрела на портрет и вздрогнула от неожиданности: в глазах нарисованной женщины появилась блудливая поволока.
– Теперь заметила? – спросил муж.
– Что?
– Когда протирали пыль, повредили графит. Рисунок был плохо зафиксирован. Иди к себе!
– Ты придешь?
– Попытаюсь…
Поднявшись в спальню, Лидия Николаевна снова долго смотрела на себя в зеркало, стараясь уловить случившиеся в ней предательские перемены, потом ей показалось, что от тела все-таки исходит еле уловимый запах курортного соития, и она натерлась ароматическим кремом, который купила когда-то в Париже, но так ни разу им и не воспользовалась. Потом вдруг спохватилась, что именно этот неведомый мужу запах может вызвать подозрения, и долго смывала крем с кожи, до красноты натираясь мочалкой.