Шелк и другие истории - читать онлайн книгу. Автор: Алессандро Барикко cтр.№ 84

Наконец, чтобы несколько упростить задачу, Джаспер Гвин решил исключить вариант мужчины. Такое было ему не по силам. Речь шла не о гомофобии, а просто об отсутствии привычки. Не стоило слишком усложнять себе жизнь во время первого эксперимента: учиться глядеть на мужское тело было чем-то таким, что он в данный момент предпочел бы отложить. Женщина подошла бы лучше: во всяком случае, не нужно было начинать с нуля. Однако выбор в пользу женщины предполагал затруднения, в которых Джаспер Гвин прекрасно отдавал себе отчет. Добавлялась переменная величина желания. Было бы приятно в этот первый раз открывать для себя красивое тело, смотреть на него, его выслеживать. Но очевидно, что жест сотворения портрета должен быть отстранен от чистого и простого желания или по меньшей мере получить толчок от этого желания, а потом каким-то образом избавиться от него. Тут должна работать близость на расстоянии, при сотворении портрета. Значит, чрезвычайная красота была бы неуместна. Но ее отсутствие, с другой стороны, привело бы к излишним огорчениям. Джаспер Гвин искал женщину, на которую было бы смотреть приятно, но не настолько, чтобы пожелать ее.

— Короче, вы нашли такую? — спросила дама в непромокаемой косынке, разворачивая лимонную карамельку.

— Да, думаю, нашел.

— Так что же?

— Ищу способ попросить ее. Это не так просто.

— Это работа, мистер Гвин, ведь вы не просите ее лечь с вами в постель.

— Знаю, что работа, но работа странная.

— Если хорошенько объяснить, она поймет. А если не поймет, щедрое вознаграждение поможет собраться с мыслями. Ведь щедрое вознаграждение предусматривается, не так ли?

— Я еще не решил.

— Неужели станете сквалыжничать?

— Нет, не в том дело, просто боюсь обидеть. В конце концов, это значит предлагать деньги за наготу.

— Ну, если вы так это видите…

— Это так и есть.

— Неправда. Только закомплексованному пуританину вроде вас придет в голову описать столь простую вещь такими словами.

— Вы знаете лучшие?

— Конечно.

— Послушаем, что за слова.

— «Девушка, не позволите ли вы за пять тысяч фунтов стерлингов глядеть на вас около месяца, срок достаточный, чтобы переписать вашу тайну?» Не так трудно произнести эту фразу. Потренируйтесь немного перед зеркалом, помогает.

— Пять тысяч фунтов многовато.

— Что, опять начинаем?

Джаспер Гвин взглянул на нее с улыбкой и ощутил к ней огромную любовь. На мгновение подумал, как просто было бы с ней, великолепное начало, лучше не придумаешь.

— И думать забудьте, я слишком старая. Вы не должны начинать со стариков, это чересчур сложно.

— Вы не старая. Вы — мертвая.

Дама пожала плечами.

— Умереть — самый верный способ состариться.

Вернувшись домой, Джаспер Гвин немного потренировался перед зеркалом. Потом позвонил Тому Брюсу Шепперду. Было два часа ночи.

— Мать твою, Джаспер, два часа ночи! Я уже в постели!

— Ты спал?

— В постели можно не только спать.

— А-а.

— Лотти передает привет.

На заднем плане послышался голос Лотти, и не было в нем ни капли раздражения: привет, Джаспер. Она была добродушная.

— Прости, Том.

— Да ладно. Ты что, опять потерялся? Отправить Ребекку поискать тебя?

— Нет, я больше не теряюсь. Но в самом деле… если откровенно, то именно о ней я хотел поговорить.

— О Ребекке?

Вот что держал в мыслях Джаспер Гвин: эта девушка подходила ему идеально. Он представлял в уме, как неодолимая красота ее лица намекает на желание, но тело опровергает его, безмятежно, неспешно: безупречно. Яд и противоядие — в мягкой, загадочной форме. Всякий раз, встречая Ребекку, Джаспер Гвин ощущал детское желание ее потрогать, слегка прикоснуться к ней — но так желаешь пощупать пальцем блестящего жука или запотевшее стекло. Кроме того, он был с ней знаком, но не знал ее, она пребывала на нужном расстоянии, в той переходной зоне, где дальнейшее сближение будет медленным, но не безнадежным делом. Он знал, что сможет долго смотреть на нее, не испытывая ни робости, ни желания и никогда не уставая.

— Да, о Ребекке, стажерке.

Том расхохотался.

— Что, Джаспер, имеешь слабость к толстухам?

Повернулся к Лотти:

— Послушай-ка, вот хохма: Джасперу нравится Ребекка.

На заднем плане послышался сонный голос Лотти: кто это, Ребекка?

— Джаспер, дружище, ты никогда не устанешь меня удивлять.

— Можешь ты на минуту прекратить свои казарменные шуточки и выслушать меня?

— Хорошо.

— Дело серьезное.

— Ты влюбился?

— Дело серьезное в том смысле, что оно касается работы.

Том нацепил очки. При данных обстоятельствах это означало, что он открыл контору.

— Она убедила тебя надиктовать сцены из книг, которые ты никогда не напишешь? Говорил же я: она молодец.

— Нет, Том, то дело прошлое. Она нужна мне для работы. Но для другой.

— Так забирай ее. Я на все согласен, лишь бы ты снова начал писать.

— Все не так просто.

— А в чем дело?

— Я хочу списать с нее мой первый портрет. Помнишь эту задумку с портретами?

Том прекрасно помнил.

— Знаешь, Джаспер, я не в восторге от этой идеи.

— Знаю, но теперь проблема в другом. Мне нужно, чтобы Ребекка дней тридцать приходила ко мне в мастерскую позировать. Я ей буду платить. Но она скажет, что не хочет терять работу у тебя.

— Позировать?

— Я хочу попробовать.

— С ума сошел.

— Может быть. Но окажи мне такую любезность: позволь ей поработать на меня с месяцок, а потом заберешь обратно.

Они еще поговорили, и это был прекрасный звонок, ибо в конце концов они принялись обсуждать ремесло писателя и все те вещи, которые оба любили. Джаспер Гвин объяснил, что ситуация портрета привлекала его, поскольку вынуждает подчинить талант, склонить его к неудобной позиции. Он отдавал себе отчет в том, что предпосылки абсурдны, но это-то его и влекло: подозрение, что если отнять от письма естественную предрасположенность к роману, оно как-то проявится, чтобы выжить, сделает какой-то ход, что-нибудь. Сказал еще, что это самое нечто люди потом купят и отнесут домой. Добавил, что это будет непредсказуемый итог домашнего, приватного ритуала, не предназначенный для того, чтобы всплыть на поверхность мира, а значит, избавленный от терзаний, какими сопровождается ремесло писателя. На самом деле, заключил он, мы говорим о совсем другом ремесле. Можно назвать его: переписчик.