Прощение. Как примириться с собой и другими - читать онлайн книгу. Автор: Марина Архипова, Марина Михайлова cтр.№ 10

На втором этапе работы прощения происходит размышление, оценка ситуации, и здесь вступают в силу справедливость, достоверность, нравственные критерии, трезвое рассмотрение событий во всех подробностях и с разных точек зрения. Если мы не поймем, что именно произошло, что конкретно мы прощаем, прощение вряд ли состоится.

Третий этап – собственно прощение. Вполне может быть, что мы еще чувствуем боль, еще не свободны от обиды и гнева. Но мы при этом не хотим мстить и взыскивать, не желаем зла тому, кто ранил нас. Напротив, перед лицом Бога (или перед лицом жизни, смерти, вечности – это зависит от нашей веры) мы прощаем его, отпускаем на волю, хотим ему добра. Если рана еще открыта, мы не готовы возобновить общение, но уже готовы признать право обидчика продолжать жизнь. Судьба его не в нашей власти, но мы хотим (или хотим хотеть), чтобы этот человек не мучился, не страдал под тяжестью своей вины, а жил, даже если мы в этой жизни никак не можем и не хотим участвовать. Совершается освобождение, отделение виновника и обиженного друг от друга. Мучительные узы обиды и вины разрешаются, мы постепенно обретаем свободу.

Четвертая стадия проходит на безопасном расстоянии друг от друга. Имеется в виду прежде всего внутренняя дистанция: если речь идет о товарищах по работе или членах одной семьи, расстаться физически, находиться в разных местах не всегда возможно. В любом случае проведение границ, сохранение дистанции может стать большим благом. На расстоянии можно успокоиться, залечить раны, вернуть душевное равновесие. Тишина и отсутствие вражды позволяют нам лучше понять прошлые события, увидеть в них то, что раньше, ослепленные болью и гневом, мы различить не могли. Иногда люди остаются на этом этапе навсегда: конфликтов и обид уже нет, но и полноценные отношения не восстанавливаются.

Вершина прощения – примирение, полное восстановление общения. Для тех, кто склонен к перфекционизму и формализму, скажем, что, если процесс прощения не вступил в эту стадию, оно все равно «считается». Святой Иоанн Златоуст говорит, что Господь и дела приемлет, и намерения целует. Значит, прощение с первого шага, когда я признаю его необходимость, и до последнего момента, когда мы с бывшим врагом радостно обнимаем друг друга, является настоящим и подлинным.

Прощение лишь отчасти зависит от нас. Тайна и риск прощения состоят в том, что в нем участвуют и Другой, и Бог, а мое желание и воля здесь определяют далеко не все. Смирение и трезвение – необходимые спутники на пути прощения. Если Бог даст, мы достигнем пятой ступени – примирения.

Здесь, в примирении, и расцветает то новое начало, о котором говорила Ханна Арендт. Сохраняя разумную дистанцию, я тем самым даю понять своему обидчику, что очень хорошо понимаю, на что он способен, и связываться с ним не хочу, побаиваюсь. Дистанция предполагает, во-первых, неверие в человека: я сомневаюсь в том, что он способен делать нравственные выводы и меняться. Во-вторых, она предполагает наличие у меня страха: память о перенесенной боли заставляет меня бояться новых ран.

Примирение, напротив, происходит из веры и бесстрашия. Делая шаг навстречу бывшему врагу, протягивая ему руку, я действительно полагаю новое начало. Я забываю старое и творю новые отношения доверия, дружбы, любви. Это безрассудный и рискованный шаг, но для достижения подлинного мира он необходим.

Вернемся снова к тому же больному вопросу: как забыть тяжкие преступления против человечества? Как забыть братьев наших, погибших в мировых войнах, в ГУЛаге и Освенциме? Разве не велит нам долг памяти знать о них, помнить и не молчать? Да, это так, но «только те, кто готов забыть о прошлом, смогут запомнить его правильно» ^[19]. К чистой памяти способен только тот, кто свободен от помрачающей взор ненависти, кто ищет и желает мира, радости, жизни.

В начале девяностых годов прошлого века Екатерина, многодетная мать из Москвы, участвовала в проекте по оказанию гуманитарной помощи, который назывался «От дома к дому». Он напрямую соединял нуждавшиеся в поддержке русские семьи с немецкими, готовыми ее оказать. Катя стала регулярно получать из Германии письма и посылки с разными полезными и хорошими вещами от человека по имени Ханс. В очередном письме Ханс написал, что участвовал во Второй мировой войне и стоял в оцеплении под Ленинградом. Катя похолодела: вся семья ее мамы погибла во время блокады. Она почувствовала, что не может больше принимать помощь от этого человека, но и не знала, как ему отказать. Решила посоветоваться с матерью. Катина мама сказала: «Напиши ему все как есть». Екатерина отправила письмо с благодарностью за сделанное, отказом от дальнейшей помощи и объяснением причин. Вскоре пришел ответ. Ханс писал, что его забрали на фронт восемнадцатилетним мальчишкой, и он тогда не понимал, что происходит, а если бы даже и понимал, уклониться от мобилизации было невозможно. Он рассказал, как стыдно и горько ему было, когда он узнал правду о войне, и закончил послание такими словами: «Я понимаю Вас и с уважением приму Ваш отказ продолжать со мной отношения. И все же я прошу Вас и Вашу маму: простите меня и разрешите помогать Вашей семье». Катя принесла это письмо матери, та внимательно прочла его, помолчала и сказала: «Я сама ему отвечу». Подарки от Ханса приходили еще некоторое время, а затем он написал, что стал плохо видеть и с трудом передвигается, поэтому присылать помощь больше не сможет, но распорядился ежемесячно отправлять в Россию денежные переводы. И прибавил: «Когда вы перестанете получать деньги, это будет означать, что я умер». Через несколько лет переводы прекратились.

Парадоксальным образом мы призваны помнить, забывая, и забывать, сохраняя память. Делая выбор в пользу одного забвения, мы предаем прошлое, заново хороним братьев своих, чья жизнь была уничтожена злом. Делая выбор в пользу одной только памяти, мы предаем будущее: «Яркое или смутное, воспоминание об акте исключения – это тоже форма исключения, разумеется, защитная, но не меняющая при этом своей сути. В моих воспоминаниях о грехах Другого он заперт как в темнице и лишен надежды на искупление; мы неразрывно связаны друг с другом, но наши отношения никогда не придут к примирению. Память о нанесенной обиде препятствует моему собственному искуплению. Пока о прошлом помнят, оно не уходит в прошлое, но остается частью настоящего. Рана, о которой помнят, не заживает» ^[20].

Следует учесть также, что с «долгом памяти» связано множество злоупотреблений. В общественной жизни политики конструируют определенные формы памяти, чтобы создавать выгодные им настроения и социальные ситуации. В частной жизни искажения памяти (например, упоение гореванием) разрушительно действуют на межличностные отношения.

Для христианина сильным аргументом в пользу забвения является то, что Сам Бог подает нам в этом пример, забывая наши грехи: …вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более (Евр. 10: 16–17). Это богословие божественного забвения нашло свое отражение в «Божественной комедии» Данте. Автор помещает на вершине горы Чистилища, «там, где душа восходит к омовенью, когда вина забытая спадет», Лету, мифологическую реку забвения. Прежде чем взлететь к небесам Рая, душа, заплатившая «оброк раскаянья, обильного слезами», принимает свыше дар забвения. Погрузившись в воды Леты, герой Данте забывает о своих винах и грехах, и тогда, свободный и готовый принять божественный свет, восходит в Рай.