За пределами лощины мерцали строения, заборы. Но туда он не пошел, обогнул кустарник и напрямую, через снежные залежи, отправился к расчищенной дороге.
Только незадолго до полуночи Уваров вернулся к собору. В церковной ограде было тихо. Никого не заинтересовала одинокая фигура на лавочке. Он привел себя в порядок, отряхнулся. В принципе, все было в норме, только шинель придется сменить на форменную куртку. Пулевые отверстия в районе кармана могли вызвать вопросы.
Город вымер. Шпили готического храма подпирали ночное небо. На стоянке остался только его «Даймлер». Алексей сел в машину и только здесь почувствовал себя в безопасности. События минувшего вечера мелькали перед глазами.
С некоторыми оговорками можно было допустить, что его личность осталась незамеченной. Эсэсовец с разбитой челюстью вряд ли разглядел форму, тем более лицо. Вакслер и его помощник мертвы. Уварова могли заметить местные жители, когда он выбирался оттуда. Но когда их еще допросят и будут ли это делать? Что они опишут? Шинель, фуражка.
Но тайная полиция скоро выяснит, кто живет в доме на улице Лаубе, где нашли рацию. Вернее, жил. Дай бог фрау Циммер убраться подальше. Если ее найдут, это будет форменная катастрофа.
Что станет делать гестапо? Обрабатывать круг знакомых дантиста, ее постоянных пациентов. Личность фрау Циммер там уже рассматривали, когда под подозрением значились Коффман, Кромберг и Беккер.
Визиты Коффмана к дантисту не были секретом. Как скоро его привяжут к рации, найденной в подвале? Это могло произойти мгновенно или не сразу. Кто поручится? Сперва выяснится, кто проживал в доме, потом эти данные будут переданы структурам, которые проводили слежку и расследование.
Из его походов к дантисту вовсе не вытекало, что он и есть крот. Русский агент – это Беккер, в чем никто не сомневается.
Риск был огромный, но Алексей не мог позволить себе уйти на дно. Центр дал ему новое задание, и его надо было выполнять, как бы ни противилась душа, страшащаяся преждевременной гибели.
Он покосился на мрачные стены храма. Помолиться на всякий случай? Такая мысль не показалась ему смешной.
Уваров завел двигатель, стал выезжать со стоянки. Эрика, наверное, заждалась, бегает по квартире. А ведь он всего лишь квартирант и не давал ей никаких обязательств, лишь своевременную оплату за еду и постой.
Женщина действительно умирала от волнения, припала к нему и разрыдалась.
– Что такое, Эрика? Я работал допоздна, был срочный вызов. Мы с боем брали шпиона. Я устал как собака. Не ощупывай меня, целый я. Только плечо болит, сил нет на ногах стоять.
– Я так устала за тебя переживать, Мартин. Не могу понять, что со мной происходит. Сижу одна, все из рук валится, тоска смертная. Ты уверен, что цел?
Он не был уверен в этом, что-то машинально жевал. Потом она стащила с него рубаху, увидела, что плечо опухло, поменяло цвет, и схватилась за голову. Они ощупали его и пришли к выводу, что перелома нет, но ушиб сильный.
Полночи Эрика прикладывала лед к его плечу, мостилась то слева, то справа. На просьбы уехать из города она опять ответила отказом, но уже не столь категоричным.
Соседи по площадке куда-то исчезли. Она слышала, как они шептались в подъезде, кажется, выносили сумки. Многие люди покидали город, уезжали к родственникам в сельскую местность. Пропаганда на радио и бравурные плакаты на стенах уже не убеждали людей. Продолжали просачиваться тревожные слухи. О положении на фронте радиостанции молчали. Это был тревожный знак. Что на самом деле происходит?
Уваров отмалчивался. Слова у него кончились.
Эрика уснула, а он опять долго не мог забыться, вздрагивал от каждого скрипа, слушал, как ветер теребит кусок водосточной трубы, оторвавшейся от стены.
Глава 11
Утром он явился на работу как на Голгофу, подтянутый, гладко выбритый, с прохладным блеском в глазах. Ничто в его облике не напоминало о вчерашнем происшествии.
Эрика получила строгие указания. Весь вечер он находился дома! Явился в восемь и всю ночь провел в ее объятиях, прямо как добропорядочный муж. Это звучало подозрительно, плохо согласовалось с версией событий, предложенной им, но Эрика покорно кивнула. Любовь была сильнее страха и установок, вбитых в голову. Ее, естественно, терзали подозрения, но даже самый смелый полет женской фантазии был короче расстояния до истины.
– Коффман, зайдите! – приказал штурмбаннфюрер Охман, заглянув в кабинет.
Волнение отпустило Алексея. Он был спокоен, как статуя Фридриха Барбароссы в Зинциге, мог отвертеться от любых обвинений. Ну а если не судьба, то так тому и быть.
Охман был один, перекладывал бумаги, выстраивал из них ровные стопки. Он похудел, был бледнее обычного, в глазах поблескивало что-то тоскливое.
– Хорошо выглядите, – сказал штурмбаннфюрер, бросив беглый взгляд на подчиненного. – Напоминаете покойника, которого кладут в гроб при полном параде. И выспались, как я погляжу.
– Что-то не так, штурмбаннфюрер?
– Да все не так! – выкрикнул Охман, но сумел взять себя в руки. – Ладно, все в порядке. Есть опасение, что уже завтра наши Мозерские укрепления примут первое испытание на прочность.
– Не может быть. – Алексей опешил. – Русские же не по воздуху пролетели!
– Они научились воевать. – Охман брезгливо поджал губу. – Танковые клинья Катукова вонзаются, как нож, в наши порядки, взламывают оборону и продолжают двигаться на запад. Потом подходит пехота и завершает то, что не сделала артиллерия. Если оборона держится, они встают. На наши позиции обрушиваются бомбардировщики и перемешивают все с землей до тех пор, пока там не останется ничего боеспособного. У них неограниченный запас снарядов, авиационных бомб, количество танков превышает наше в пять раз. Советы за три года перестроили промышленность под военные нужды. Вчера они взяли Свислов, сегодня ночью форсировали Тяжбич и охватили город Чеслау. При этом в окружение попали три пехотных полка и остатки танкового корпуса генерал-лейтенанта Лейцнера. Наши войска не успели перегруппироваться. Русские совершили внезапный ночной бросок, и мы снова оказались в заднице. Теперь до Мозерских позиций их практически некому остановить.
– Подождите, штурмбаннфюрер. – Уваров изобразил смятение. – Надеюсь, речь об эвакуации не идет? Мы выстраивали нашу оборону на этом рубеже Германии больше тридцати лет.
– Официально никто не говорит об эвакуации. – Охман поморщился. – У нас достаточно войск и вооружения, чтобы остановить орды варваров. Мозерская линия неодолима. По крайней мере, она таковой выглядит. Но наше управление уже получило рекомендации быть готовым ко всему. Документы должны быть собраны, упакованы, все учреждения обеспечены транспортом. Представьте, что произойдет, если русские все же прорвутся, а мы тут сидим и в ус не дуем. Здесь езды-то – пятнадцать минут. Вы как будто колеблетесь, Коффман, свято верите в нашу непобедимость?