Ближняя Ведьма - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Шваб cтр.№ 43

Я перевожу дыхание, стараясь, чтобы голос не задрожал.

– До поры до времени.

Долина перед нами утопает в тени. Взглянешь на нее, и кажется, что там бездна. С каждым шагом я чувствую, как тьма окружает, захватывает меня, ползет все выше по моим башмакам, по накидке.

За спиной у нас раздается какой-то хруст. Мы оба разворачиваемся, смотрим сквозь ночь на тропу, которой шли, но там пусто.

Я вздыхаю.

Может, это просто олень.

– Однажды, – продолжаю я, и у меня щиплет горло и грудь, и глаза, а мы все продолжаем спускаться, – отец пошел в холмы, на юг. В тот год была дождливая осень, а за ней очень сухая зима, и земля потрескалась, не снаружи, а глубоко внутри, где не видно. Он поднялся до середины одного холма, и тут случился оползень. Склон обрушился, и его завалило… Прошел не один час, пока его нашли и откопали. Отца принесли домой, но у него было переломано все тело. Он жил еще три дня, а потом…

Я сглатываю, но некоторые слова просто невозможно произнести. Вместо этого я говорю другое.

– Поразительно, как все может измениться за один день, а уж тем более за три. Я увидела, как за эти три дня моя дядя будто окоченел. Я видела, как моя мама превращается в призрак. Видела, как мой отец умер. Я пыталась запомнить каждое его слово, старалась сохранить их в памяти, не сломаться.

Отто подошел и сел у кровати. Они поговорили в первый раз за два года. Многое из того, что они сказали друг другу, говорилось слишком тихо, чтобы это слышал еще кто-то. Но один раз Отто повысил голос. «Плоть и кровь, и глупость», сказал он. Он повторил это много раз.

Мой дядя просидел три дня, склонив голову. Но так и не ушел. В его голосе не было злости. В нем была печаль. Боль от потери. Мне кажется, Отто каким-то образом винил себя.

Но мой папа его никогда не винил. И он никогда не винил пустошь. На третий день он попрощался. Его голос всегда был слышен по всему нашему дому, как бы тихо он ни говорил. Стены перед ним просто расступались. Он попросил пустошь заботиться о его семье, о его деревне. Последнее, что он сказал, после того, как примирился со всеми и с каждым, было «Вересковая пустошь, я вверяю себя тебе». – Я закрываю глаза.

А когда открываю – впереди перед нами маячит пятый холм, и мы начинаем взбираться вверх, хотя у меня ноет все тело. Я теряю силы и оскальзываюсь, но Коул рядом и ловит меня за руку. Даже сквозь рукав я чувствую, как холодна его рука, и мне кажется, что он хотел бы что-то сказать, но что здесь скажешь.

Руки у него разом мягкие и сильные, и его пальцы напоминают мне, что он рядом.

Я прижимаюсь к его плащу, все еще под впечатлением от своих слов. Я крепко зажмуриваюсь. Слова расцарапали мне горло, и оно саднит. Возможно, настанет день, когда эти слова будут литься так же, как любые другие, легко и гладко, сами по себе. А сейчас каждое из них будто отрывает от меня по куску. Я собираюсь с духом и снова трогаюсь с места. Мы должны двигаться, и я это знаю. Сзади снова раздается хруст, но мы только прибавляем шаг.

Мы уже почти на вершине пятого холма.

Над головами у нас черным облачком кружит одинокая ворона.

Ее хорошо видно, когда она подлетает к луне, – иссиня-белый свет танцует на черных перьях. Но удаляясь от луны, она сливается с густой чернотой и скрывается. Только я все равно слышу хлопанье крыльев на ветру, и меня пробирает дрожь. Я думаю о Ближней Ведьме и дюжине ее ворон. Должно быть, мы близко. Ворона снова показывается в лучах света, после чего летит дальше на восток, резко опускаясь ниже вершины пятого холма.

Мы с Коулом карабкаемся вверх. Через несколько футов он останавливается, сосредоточенно вслушивается, наклонив голову набок.

Только сейчас я понимаю, до чего усилился ветер вокруг. Он крепчал так постепенно, что я этого не замечала, пока сейчас ветер не начал журчать, что-то приговаривать, да не тихонько, как у Коула. У этого ветра голос куда громче и выше, он почти поет. Коул морщится, но мы упорно поднимаемся к вершине. Кажется, ветер выплескивается с холма, толкает нас назад, и нам приходится сгибаться пополам, чтобы не упасть и двигаться наперекор ему.

– Мы почти дошли, – говорю я.

Ветер беснуется вокруг, отталкивает, стягивает. Один особенно сильный порыв чуть не сбрасывает нас с края холма, завывая так громко, что я почти различаю в нем слова Ведьминой считалки. От следующего порыва мы чуть не падаем на траву. Он вибрирует так, что все мои кости дребезжат в тон.

Ветер на миг стихает, как будто ему нужно вздохнуть, и в этот миг мы выскакиваем на вершину. Вокруг снова расстилается мир. Пять холмов на восток и… я вижу его.

Лес.

– Смотри, Коул! – кричу я, указывая на тень деревьев в долине под нами.

Но Коул не отвечает. Оглянувшись, я вижу, как он, держась за голову, шатается и падает на траву.

– Что? Что такое? – Я опускаюсь рядом с ним на колени.

– Музыка… Как будто два напева пересекаются, – объясняет он, морщась. – Слышать это больно.

Снова поднимается ветер, а Коул, склонив голову, тяжело дышит. Я вижу, каких усилий ему стоит успокоиться, держать себя в руках. Ветер борется сам с собой, не дает ему дышать.

Тучи над нашими головами стягиваются к яркой луне, и я не знаю, что делать. Кидаюсь на помощь Коулу, но он мотает головой и медленно поднимается сам. Ветер яростно пытается сорвать с него плащ. Полы развеваются и хлопают у него за спиной. Коул Указывает на лес внизу.

– Это она! – кричит он, задыхаясь, перекрикивая ветер. – Она управляет… всем сразу… стягивает силы.

И тут свет исчезает, все погружается во мрак.

Нет больше ни сине-серого, ни иссиня-белого, ни сине-черного.

Сплошная чернота.

Изменился и ветер. Весь этот шум, вся мощь слились в один резкий напев.

Потом начинает меняться сама ночь.

Странное свечение, но не над головой, а внизу, в долине.

Лес.

Как будто луна и деревья поменялись местами. Небо, плотно затянутое тучами, погрузилось в тяжкую темноту, такая тьма каждую ночь надвигается на деревню, но внизу в долине деревья (или промежутки между деревьями) ярко освещены, они сияют. Освещенные янтарным и голубовато-белым светом, деревья уютно расположились между круглыми холмами. Это похоже на сигнальный огонь, похолодев, думаю я. Так вот что происходит, когда мир становится черным. Этот лес крадет свет с неба. Рядом со мной Коул, прерывисто дыша, выпрямляется в полный рост. Я не могу отвести глаз от светящихся деревьев. Это странно и волшебно. Даже красиво. Песня ветра становится просто песней, такой четкой и внятной, будто ее исполняют на музыкальном инструменте.

Музыка все играет, чище и яснее прежнего, и трудно удержаться, чтобы не бросить все и только слушать – ведь только сейчас я поняла, как она прекрасна. Мелодия по-прежнему доносится с ветром, она и создана самим ветром, но реет в воздухе, как родной запах маминого хлеба, и, как ни странно, дает ощущение сытости.