Мы уже почти подошли к дому. Он поворачивается и смотрит в сторону поля, куда смотрела и я.
– Я уже там искала, – говорю я, хмурясь.
– Знаю, – он обводит жестом вереск и высокую, по колено, траву. – Это почти незаметно. Ты не видишь?
Я щурюсь, что есть сил вглядываюсь, пытаясь различить предмет, хоть что-то.
– Не старайся, – говорит он, – Обрати внимание на картину в целом.
Он напоминает мне отца, такой же спокойный, терпеливый. Я стараюсь больше не напрягать глаза, окидываю взглядом поле. И тихо ахаю.
– Видишь?
Да, я вижу. Это почти незаметно, а я так искала мелочи, что нипочем бы не обратила внимания. Поле. Оно идет рябью. Это не следы ног, не отпечатки на земле, а трава и вереск, примятые совсем чуть-чуть, будто кто-то прошел по их верхушкам. Будто на них подул ветер, и они не успели распрямиться. Узкая полоса в бурьяне, похожая на тропку.
– Что это? – спрашиваю я, отчасти сама себя, заглядывая в глаза Коулу. Он хмурится, еле заметно качает головой. Снова смотрю на полосу. Не понимаю, что это. Но это хоть что-то. След ветра, ведущий на север. Я иду туда, за этим следом, в поле.
– Не делай этого, – окликает Коул. – Тебе нельзя идти туда одной.
– Это почему же? Потому что я девушка?
– Нет. – Лицо у него совершенно непроницаемо. – Никому не следует ходить туда в одиночку.
Вспомнив странную непроглядную тьму и ветер, от которого кружилась голова, я в общем-то понимаю, что он прав.
– Ну так иди со мной. – Я делаю несколько шагов вперед.
Он топчется позади меня, переступая с ноги на ногу. Я решаю, что он не собирается меня догонять. Однако, как будто передумав в последнюю минуту, он в два прыжка оказывается рядом. Мы идем по почти невидимому следу, по дорожке, намеченной ветром. Мне не верится, что она приведет нас к Эдгару, ведь следов его маленьких ног нигде не видно. Да и вообще, возможно ли, чтобы здесь остался такой след.
На небе сияет луна, и пустошь сейчас не вызывает такого ужаса. Я укоряю себя за то, что испугалась, как маленькая. Ветер улегся, вокруг нас полная тишина. Время от времени я ее нарушаю вопросами (Расскажешь о местах, откуда пришел? А как тебя занесло в Ближнюю? Где твои родные?). Но он не отвечает. Я уже начала привыкать к тому, что Коул немногословен, но кроме того, он совершенно бесшумный – бесшумно ходит, бесшумно дышит, – что я боюсь, как бы он не растворился в воздухе. Поэтому я начинаю рассказывать ему о себе в надежде, что дождусь чего-то кроме молчаливого взгляда.
– Мать у меня булочница, – говорю я. – Каждое утро она печет хлеб, а я его разношу по всей деревне. Поэтому и знаю самые короткие пути ко всем домам. Поэтому и по ночам нахожу дорогу легко, как днем. Я же все их исходила по тысяче раз.
Я кошу глаза на Коула, и он отвечает на мой взгляд. Удивительно, но он слушает мою болтовню с интересом. Я продолжаю.
– Моей младшей сестре, Рен, весной исполнилось пять лет. У нее есть маленький огород… – Я трещу обо всем, что придет в голову, слова так и льются.
Дорожка ветра перед нами то видна лучше, то едва проглядывает, а там, где трава пониже или просто голая земля, она и вовсе исчезает, но каждый раз снова появляется раньше, чем мы ее окончательно теряем. Она ведет нас на северную окраину деревни, и я останавливаюсь, завидев издалека дядин дом. Коул встает рядом, проследив мой взгляд, рассматривает дом, погруженный в темноту.
– Ближняя походит на круг, – тихо говорю я, а сама присматриваюсь, нет ли поблизости дозорных или самого Отто. – Или на компас. Моя семья живет на северной окраине, сестры – на восточной.
– Почему вы живете так далеко, на самом краю? – спрашивает Коул, и я скрываю улыбку радости от того, что он все же наконец заговорил. Это не шепот, его голос напоминает легкий ветерок, мягкий и ясный.
– Говорят, так, на отшибе, живут только охотники и ведьмы.
Коул мгновенно напрягается, и я это чувствую.
– И кто же из них ты? – спрашивает он с бледным подобием улыбки. Мне становится интересно, косо ли смотрит народ на ведьм у него на родине, и я уже готова спросить, но боюсь, что он опять примется играть в молчанку.
– Мой отец был охотником, – отзываюсь я. – И следопытом. Сейчас нужда в охотниках меньше, у большинства семей ест скотина. Но наша семья издавна промышляла охотой, вот мы и поселились на окраине. Отца уже нет в живых. А мой дядя живет с нами рядом, вон там, – добавляю я, показывая на его дом, в котором погасли окна. – Он мясник. А сестры, ну… – я не договариваю. Как-то несуразно называть Магду и Дреску ведьмами или колдуньями, раз сами они так о себе не говорят. Я не хочу его пугать. Кроме того, это не мое дело. Разговор иссякает, и Коул, похоже, не против.
– Сюда, – он показывает туда, где растет трава повыше и тот след снова показывается, изгибаясь дугой за домами и направляясь на восток. На восток, где за тьмой, за рощей, высоко на склоне холма живут сестрички. Я оглядываюсь на свой дом, который так и стоит с плотно закрытыми ставнями, и мы прибавляем шагу.
Проложенная ветром тропка бежит рядом с обычной дорожкой на земле, сворачивает к восточной околице и дому сестер, и я привычно шагаю в темноте: ноги сами знают, куда идти. След опять слабеет, хотя трава высока. Мы продолжаем свой путь молча.
Я ненадолго останавливаюсь и прислоняюсь к большому камню. Мир дремотно покачивается.
– Ты устала, – замечает он.
Я пожимаю плечами, но медлю еще некоторое время.
– Нет, со мной все хорошо, – я выпрямляюсь. – Расскажи мне историю. Это взбодрит меня и поможет не заснуть прямо на ходу. – Я зеваю, и мы снова идем, идем по узкой слякотной тропе (след ветра все время слева от нас).
Я не хочу просто какую-то историю, я хочу услышать его рассказ о себе. Я хочу узнать, каков мир за пределами Ближней, как в нем разговаривают, какие рассказывают сказки, а еще – почему он здесь, в своем выгоревшем сером плаще, и почему так скуп на слова.
– Я не знаю историй. – Он глядит в поле и на дальнюю рощицу, издали похожую на тугой узел из теней.
– Тогда сам придумай, – предлагаю я, оглядываясь на черноту, окутавшую мир позади нас. Коул тоже оборачивается, хмурится, будто увидел что-то другое – живое или более тревожное, чем обычный пейзаж, – но ничего не произносит вслух, только будто тает прямо у меня на глазах.
– Ладно, – говорю я, не дождавшись. – Давай я начну. У тебя есть пожелания?
Молчание затягивается надолго, так что я успеваю решить, что Коул меня не услышал. Вокруг нас завывает ветер. Наконец он заговаривает.
– Расскажи мне о Ведьме из Ближней.
У меня глаза лезут на лоб.
– Где ты о ней слышал?
– У сестер, – он говорит с трудом, словно взвешивая каждое слово. Почему мне кажется, что он врет?