Болотница - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Мастрюкова cтр.№ 34

Понятно, что при таких обстоятельствах своей семьи у Евгения Лоскатухина не получилось.

Он умолчал в своих записях о том, что произошло с его женой. Но было понятно, что без болотной твари тут не обошлось. Именно поэтому Лоскатухин сам да еще так поспешно устроил похороны супруги.

Мне даже стало жаль и его, и его несчастную жену, и Пирата, самоотверженно и преданно защищавшего хозяина, но больше всего мне было жалко себя.

Получается, что нынешний хозяин участка и дома, племянник Лоскатухина, – какой-то приспешник болотной твари. Он все делал вопреки запретам и предостережениям своего дяди, отмахнулся от слов Лоскатухина, как от глупого суеверия или, может, причуд старого человека, повредившегося умом от одиночества, не придал значения всему тому, что прямо-таки бросалось в глаза.

Вдруг это вообще никакой не племянник, а оборотень?!

Нет, это, конечно, глупости.

А может, и не глупости никакие.

Может, этот племянник специально поставлял болотнице жертв. Обрадовался небось, когда узнал, что будет семья с ребенком. Может, он заключил с нечистью негласный договор: тварь не трогает его и его имущество, а он поставляет ей время от времени свежую кровь. Собственно, разве не так из века в век делали его предки?

Что случилось с предыдущими дачниками, которых угораздило приехать сюда в надежде на спокойный, тихий отдых? Удалось ли им спастись раньше, чем произошло непоправимое? Очевидно, да. Но почему? Потому ли, что они были вместе, или у них не было детей, или дети перешагнули подростковый возраст? Или потому, что им не приходила в голову безумная мысль поднять крышку заброшенного колодца, будто ничего интереснее во всей округе нет?

Поговорить бы с ними, да только невозможно это. Будь я дома, поискала бы информацию в интернете, подбила бы подружек и друзей помочь мне. Это было бы даже не страшно, а увлекательно…

Тут я опять вспомнила о маме. Нет, не так. Я постоянно о ней думала, только мысли как бы уходили на второй план, а потом опять прорывались, зацепившись за какое-то воспоминание.

Вот и теперь я подумала: «Какая ирония в том, что в детстве, как рассказывала мама, она любила играть с подругами в нечисть, изображая кикимору болотную. И вот теперь какая-то кикимора заманила ее в болото, и это совсем не весело, и это совсем не игра».

И нет подруг, чтобы помочь.

Мысль об одиночестве перед лицом опасности опять сильно испортила мне настроение. Даже если бы здесь был интернет, не факт, что бывшие дачники согласились бы разговаривать со мной о произошедшем. Я уже на своем опыте знала, что люди, по-настоящему напуганные логически необъяснимым, неохотно делятся своими воспоминаниями и мечтают скорее забыть о том, что случилось, навсегда, будто и не было этого никогда. Сильнее потусторонней опасности они боятся того, что их сочтут сумасшедшими, что нарушится привычный уклад жизни, что они покажутся кому-то глупыми со своим неумением объяснить необъяснимое. Боятся, что их посчитают суеверными, верящими в бабушкины сказки. Что перестанут доверять им, что из-за этого они потеряют работу. Пусть уж лучше другие продолжают пропадать в нечистом болоте, зато они спаслись.

Я не могла осудить их. Неужели я сама стала бы рассказывать в школе направо-налево об Анцыбаловке, зная, что большинство поднимет меня на смех? Будут за спиной шептаться, что я чокнутая, а в лицо называть болотницей или кикиморой. Я прямо видела этого гнусного Сашку из седьмого «Г», который при виде меня станет гоготать на всю школу, демонстративно зажимать нос и кричать: «Фу, тухлятиной болотной несет! Да это ж кикимора ползет!» У кого из девчонок хватит смелости после этого со мной дружить? Про мальчишек вообще молчу…

Нет, нельзя об этом думать. Так вообще можно окончательно упасть духом. Плевать на всех Сашек, вместе взятых!

Когда начало вечереть, я поняла, что пора закругляться. За все время, пока я читала дневник Лоскатухина, на улице так никто и не появился, не было никаких признаков того, что я не единственный житель Анцыбаловки. Стояла такая жаркая тишина, какая бывает только в отсутствие человека. Хоть ножом режь.

Все это было очень неприятно.

Первый раз в жизни я оказалась совершенно одна. В городе, в привычной с детства квартире, где известен каждый уголок, где родители всегда оставляют полный холодильник еды и каждые два часа шлют эсэмэски, где всегда есть связь, где за стенкой знакомые соседи, где можно позвать подружек ночевать и тусить до утра с пиццей и киношкой, где, в конце концов, есть возможность выскочить на балкон и позвать на помощь прохожих, остаться одной дома на ночь или даже на несколько дней очень даже весело, и все воспринимается как интересное приключение.

А сейчас мне было очень страшно, хотя все окна я крепко заперла и даже зашторила, к входной двери приставила стул, а рядом с собой у кровати держала лом.

На случай непредвиденного отключения электричества я расставила по комнатам весь запас хозяйственных свечей, найденных на чердаке, и у каждой положила по коробку спичек. Опасность возникновения пожара не так пугала, как вероятность оказаться в доме в полной темноте.

Мама, когда я была совсем маленькой и боялась засыпать без света, всегда успокаивала меня: «Ты боишься не темноты, а того, что не видишь, есть опасность или нет. Но дома у нас никакой опасности быть не может, так что и бояться темноты нечего». Сейчас я тоже не боялась темноты. Вот только это не мой безопасный дом, где каждая вещь знакома. И темнота может отлично скрывать опасность.

Как же мне хотелось, чтобы все оказалось всего лишь кошмарным сном…

Несмотря на жару на улице и духоту в доме, меня постепенно начала бить мелкая дрожь, как от холода. От каждого скрипа, каждого звука, которыми всегда полны старые деревянные дома, я вздрагивала и подскакивала. А холодильник даже хотела вообще отключить, но потом решила, что в его привычном гуле, наоборот, есть что-то успокаивающее, будто я не совсем одна, будто это какое-то связующее звено с внешним привычным, обычным миром. Смешно, конечно: холодильник – связь с миром. Залезть в него и сидеть там, как пингвин, закусывая колбасой и никого не боясь.

Наушники, которыми я обычно отгораживалась от действительности, врубая по кругу любимые песни, теперь валялись ненужные, хотя именно сейчас реальность буквально требовала забыть ее. Но не слышать ничего вокруг было опасно.

Я уговаривала себя перестать прислушиваться, но продолжала чутко ловить каждый шорох. Когда случайно задетый моей ногой лом с пушечным грохотом упал на пол, я подскочила чуть ли не к самому потолку и заорала что есть мочи, так что самой стало жутко стыдно, хотя никто меня не слышал и не видел.

Я вела себя точно как в «Скорости звука»!