Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Финкель cтр.№ 78

Скрипнула дверь. На пороге

обнял меня ночной ветер.

Потом дополнил:

Черная даль чуть светится

веером недотроги,

озером у дорр-ооги.

Или, например, вот такое:

Где ты уснула?

Я могилу раскапывать стал.

Муравьи мне навстречу полезли.

О Боже! Дай мужество! Бездна открывала ему глубины…

Из лагеря он вышел с характеристикой: «За время пребывания в заключении Бокштейн на путь исправления не стал, не осуждает своего поступка, считает, что осужден несправедливо…»

А. Радыгин пишет:

« Есть в лагерях некий ритуал: когда арестант выходит на свободу, надо попытаться, если арестант рассеян, запуган или безволен, заставить его пожать «на прощание» руку кому-нибудь из тюремщиков, да так, чтоб все видели! Илюша Бокштейн был безобидным, незлобивым и безмерно рассеянным человеком и, когда он выходил из зоны, начальство поручило именно Иоффе (все-таки «земляк»!) вырвать у него рукопожатие. Толпа провожающих и кучка начальства замерли, когда Иоффе, улыбаясь, с протянутой рукой двинулся к Илюше. Бокштейн поднял недоумевающий рассеянный блеск своих могучих диоптрий: «Руку? Вам? Вы… предатель еврейского народа!» И пошел сквозь ворота под торжествующий вой как евреев, так и антисемитов …»

После некоторых приключений, добровольной отсидки в психушке (чтоб собраться с силами – минимум слов – максимум идей), в душный, жаркий летний день он снова оказался в любимой Москве.

Вот она, его истина – эти домики, церкви, башенки, каждую готов был обнять… Истина – в красоте, а «поэзия – родной язык для всей человеческой расы!» – квинтэссенция вольноотпущенника Ильи Бокштейна.

Какое-то время ходил в литобъединение «Магистраль», потом в «Спектр», нечто вроде салона на частной квартире. Туда его приняли заочно. Руководитель Ефим Друц прочел:

Я – еврей,

Не мадонной рожден,

Не к кресту пригвожден,

И тоски мне не выразить всей.

Цепи рода во мне,

Скорбь народа во мне,

Я застыл у безмолвных дверей.

Постановили: «Автора семистрочной поэмы принять заочно».

А он буквально пропадал в Библиотеке иностранной литературы. Открывал наугад словари и каждый день смотрел по три слова: из французского, итальянского, испанского, немецкого, а потом листал энциклопедии, особенно пристрастился к французской и итальянской…

В поэзии же его привлекал русский авангард, поиски созвучий. Никакая объективная ситуация не влияла на Бокштейна, направлял только собственный вкус.

В конце концов, каждый имеет право не только на свои несчастья…

Наконец пришло время менять Библиотеку иностранной литературы на Израиль. Какое-то время склонялся в пользу библиотеки.

Все же пошел в ОВИР, не имея даже вызова. Отказали.

Но что-то подталкивало его. Какое-то внутреннее чувство, да и болезнь обострялась: «Стой, ни с места, рядом – бездна, Покорись – иначе баста, Пропадешь, и я, как бастард, Въехал в нищую, несчастную страну…»

2

Я не стану утверждать, что Илья Бокштейн – гений. Правда, он уже написал шесть или семь пока еще никому не известных книг. Его рукописная книга «Юрам» (пятьсот страниц) излагает принципы логотворчества. Еще одна, «Лиюр» – об уровне самобытности Израиля. Плод двадцатишестилетнего пребывания в стране. Посвящена еврейской проблематике, возможности создания в Израиле мировой концепции. Еще пять других – эзотерика, философия, стихи… «Авероны» (логотворческие произведения)… Взаимоотношения его персонажей – это взаимоотношение мыслей. Философских или эзотерических концепций. Все это составляет «Сад цветов логотворческой поэзии». Сверхсложный материал!

Спрашиваю:

– Кто сегодня Илья Бокштейн, как он изменился?

– То, что было до восьмидесятых годов, кажется мне очень примитивным… Те сочинения на русском коммуникативном языке не сложнее того, что было в «Бликах волны», здесь даже видна тенденция к упрощению, хотя это очень сложное упрощение. Я думаю, что современному читателю и эти стихи трудно будет воспринимать, тем более что они не составляют каких-либо единых конгломератов, типа фантазий, это отдельные стихи, в них уже меньше ключей…

«Фантазия страстей», например, – это вариации на авторские темы. Создана 24 октября 1995 года. Если в «Бликах волны» такая фантазия занимает семнадцать страниц, то в «Фантазии страстей» 1995 года – только четыре страницы. Это другое сочинение. Иной принцип ценностей. Это «дилляры», инообразы (есть такое понятие), даже не вариант стихотворения – иное выражение стиха… Этот «дилляр» лучше раскрывает стихотворение, «дилляры» могут отличаться друг от друга двумя буквами, но это уже меняет структуру стиха, дает ему другой план. Есть «дилляры», которые отличаются названиями или отсутствием таковых. «Дилляр» очень способствуют пониманию автором возможностей своего стиха. Многие большие поэты, не понимая своих возможностей, не замечая их, портили свои стихи… Ну, скажем, у Мандельштама два великолепных перевода сонетов Петрарки. Никто на русский язык этих стихов не переводил. Но Мандельштам не понял их красоты, забраковал, создал другой вариант, хуже, более тяжелый, и поместил этот вариант в сборник, а тот прекрасный, нежный вариант оставлен в черновиках… Если бы поэты знали теорию «дилляра»! Мандельштаму нужно было оставить только образ, современные филологи поняли бы, что это «дилляр»…

Нет, утверждать, что Илья Бокштейн гений – не стану. Люди не привыкли еще к подобным откровениям. Тем более что далеко не все строчки у него удачные. Что-то и просто недоступно. Но то, что из такого человеческого материала делаются гении, – более чем очевидно.

Вообще, не случайно все громче и громче говорят (и Бокштейн – в том числе), что оригинальные стихи «доступны не каждому. Доступны небольшой группе людей». Усложнение поэзии, по мнению Бокштейна, сузит круг ее ценителей и почитателей. В еще большей мере это касается переводов. Но у гениальной поэзии особые крылья. Крепкие и мощные, они поднимают ввысь совершенно неожиданно и неудержимо. Все преображается, мир теряет привычные координаты: открываются чувства, возбужденные взлетом, становится чутким слух. Поэт заводит какую-то тонкую мелодию, которая странным образом воздействует, и на миг ты становишься гениальным…

На единый миг – потому что в этот миг время умирает, теряет силу, и ты не чувствуешь ни времени, ни пространства.

Я не сплю.

Но сонных людей двигаю,

Словно они куклы,

Составляя из их сонности

Цветок истории,

До того момента, когда войду

В кого-нибудь из них,

И он им докажет, что они

Свободны,

А следовательно, имеют шанс

Быть творцом,

То есть мной.