Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Финкель cтр.№ 20

Все правильно, недаром говорят, что целомудрие – самое неестественное из всех сексуальных извращений.

«Разве имеет право он, многоженец, выступать по радио и говорить о любви? И ведь Петрарку читал, негодник… Это зацелованными-то устами…» – это вы, Стелла Исааковна, написали на радио, и заведующая, боясь за свое тепленькое местечко, сказала мне: «Ах, извините. У нас все надо делать чистыми руками». Уверен, что она имела в виду совсем другой орган, но как раскудахталась: «Ох-ох-ох…»

Кто сказал, что в нашем Израиле не стучат? «Доброволец, который сообщит налоговому управлению о человеке, который уклоняется от уплаты налогов, получит 10 % суммы налога, подлежащей оплате…»

(За стиль редакция, как положено, ответственности не несет.) Вот, племяш академика, например, в ответ на мою статейку, что академик на своих холстах вылизывал сапожки товарища Сталина, самолично позвонил, не поскупился истратить шекель на разговор и хорошо поставленным голосом отрубил: «У меня на руках справка, что мой дядя никогда, вы слышите – НИКОГДА! – не писал портретов этого негодяя, этого мерзавца». «Хватит экспрессии, – прерываю я, – нас, кажется, никто не подслушивает». Но он успел размножить справку в невиданном количестве экземпляров, разослал копии в редакции всех газет, даже в «Биржевые ведомости», всем практикующим адвокатам, всем судьям, и в канцеляриях Президента и премьер-министра их подшили в каждом отделе…

– Бросай, старик, трогать академиков, – всполошился редактор, – главный наш уже морщится… Да и Ленина не тронь… Вот Фаня Исааковна из Хайфы указала на твой антисоветизм… А тут как раз Кравчук, президент Украины приехал. Стоял в ермолке у Стены Плача. Мог же, право, обидеться… Или вот Стелла Исааковна, опять же из Хайфы, намекает: обижал ты евреев, обижал, говорил, некрасиво евреи с матушкой-то Россией поступили – поматросили и бросили… И даже родные могилы побросали… Бабий Яр, например… Теперь говорят: не было ни Дробицкого, ни Бабьего Яра, НЕ БЫЛО, и помину не было. Просто рейху нужно было золото. Немцы отняли золото у евреев, а их посадили в вагоны и отправили неизвестно куда, так что неплохо бы выяснить судьбу увезенных… Послушай, старик, выпьем кофе – сегодня, помнится, ты платишь… и свожу я тебя горемычного на хор ветеранов. Это, я тебе скажу, искусство…

Уговорил все-таки.

Пошли.

Кошмарно одетые в какую-то розовую муть десятка три ветеранов, заглядывая в папочки со словами, спели несколько песен на иврите и идиш. Мне показалось, пели они складно, ну может быть, раза два кто-то из хористов пустил петуха. А так – ничего, только подлинности не хватало, души. Но вдруг, неожиданно для всех, под самый финал, артисты выложили «золотой» запас. Запели песню, которая в свое время заполонила эфир, клубные сцены, филармонические подмостки: «Встанем как один, скажем: не дадим! Будем мир беречь…»

И как подлинно все вдруг зазвучало! Лица артистов преобразились. Никакой расхлябанности. Полная слитность и единение. Строгие, даже суровые лица. В голосе – металл… Я чувствовал, как губы мои шевелятся: «Не бывать войне-пожару, не пылать земному шару. Наша воля тверже, чем гранит…»

«Тверже, тверже!» – шевелилось в подкорке. Вот говорили: «разъединенность», на двух евреев – три мнения, на пятерых – семь организаций, «русские евреи – никогда не объединятся!» Какое там! Одно целое! И главное, искусство по-прежнему шло впереди. А за ним – областное Управление культуры, Министерство культуры, Отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС и… конвоиры…

Песню проводили шквалом аплодисментов. Рядом со мной сидела какая-то дама. Она плакала на одной ноте, то и дело всхлипывая. И я почувствовал, что на сердце стало вроде бы как-то мокро…

А на сцене все вдруг заулыбались. И я улыбнулся.

И зааплодировал: сейчас зайдут после концерта в магазин купить что-нибудь на ужин, а там все есть!

Вечером звонил мне Рыжий математик из Кирьят-Оно. Вообще-то мы его называли Тухлая рыба. Это его жена покупала на базаре всякие рыбьи отбросы и после скармливала их Рыжему…

– Совсем, – говорит, – ошалел ты. Людей хаешь… Владимира Ильича, Климента Ефремовича… Но Оку-то Городовикова зачем ославил? Известно – Ока Иванович – не ума палата. И большое ведро не выпьет.

– Ну да… Разве что отопьет много… Жаль, умер… – прерываю я.

– Вот и я выпил бы за его здоровье…

А что? Провозгласил же Иосиф Виссарионович на выпуске Военной академии в тридцатом году тост за здоровье Ленина…

– А Израиль, родину-отечество, зачем ругаешь? Бюрократия тебе не нравится? Всеобщее воровство и хамство? Признайся, ты ведь и там нас недолюбливал… Разве не ты говорил: «Еврейство лишено космоса природы». Какую еще природу тебе надо было? Или вот: «Евреи навязали России свои понятия. Создали талмуд-идеологию – марксизм-ленинизм, который якобы воспрепятствовал созданию гражданского общества. Опять же овладели Россией, обесчестили и побежали…» Не ты говорил? Не ты нас обижал? Ну не ты, так другой, какая разница?..

– Кого нас ? – всполошился я, прикидывая, в какую инстанцию напишет Рыжий математик. Впрочем, я не видел Математика с тех пор, как он уехал на Святую землю. Наверное, я несправедлив. И он уже давно седой, а не рыжий. Просто от его волос зажигался огонь в нашем классе, где он, как и Стелла Исааковна, преподавал, вел математику. Да и дружили они какое-то время. Так что, зная страсть рыжих, очень сомневаюсь, что наша Стелла Исааковна осталась… ну как бы это поделикатнее сказать… Ладно, не буду наклоняться за ручкой и делать лишних движений.

– Ты что, притворяешься, не помнишь? Написал романище об «израильском рае»?

– Извини, – обиделся я. – Никакого романа не писал. Мой любимый жанр – эссе. Это от Бога. А роман – не мое, нет, я бегаю на короткие дистанции… Да, между прочим, ты живешь в собственной квартире? – снова прервал я его.

– Ха! Вспомни о ссуде за квартиру, о том, что наша валюта привязана к доллару, – уныло купился он.

– Работаешь?

– С моим-то счастьем…

– И твоя супруга еще не родила? Вы ведь всем уши прожужжали, что на Святой земле непременно случится чудо.

– В ее возрасте…

– Ну, Сарра и Авраам были постарше…

В трубке молчок.

– Но с нашим Израилем ты брось шутить, – строго замечает он. – И вообще, в твоей последней статье о Шестидневной войне перепутана дата. Мы, израильтяне, этого не любим.

– Какие уж шутки! Просто те эссешки не надо было отдавать в советский журнал.

– Да… Там было такое!..

– Что неправда? Про Троцкого – неправда? Или про Свердлова и Урицкого? Или про дядюшку твоего Эльсберга, красного литератора? Настучал на поэта Годовича, а потом встретил его после ссылки на вокзале с букетом роз!

В трубке молчок. Наконец всхлип:

– У меня справка есть…

– И у тебя справка? – испугался я.

– Дядюшка от меня отказался… Или я от дядюшки. Уже и не помню. Так в чем дело, старик, я всегда защищал тебя, говорил: «Фиолетовый, наивный мальчик…»