Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Финкель cтр.№ 2

Мы сидим большой компанией у подножия монастыря молчальников из ордена Св. Бенедикта. В Войну за независимость 1949 года здесь, на территории, принадлежащей Иордании, шли кровопролитные бои за коридор в Иерусалим.

Монахи поднимаются в три часа утра и потом целый день молчат. Молчат за работой, за трапезой, молчат в библиотеке, погрузившись в старинные фолианты на латинском языке. Им не хочется делиться прочитанным – они принадлежат только книге…

Целый день, год за годом, молчат. Самые стойкие в монастыре молчат уже сорок лет. А о чем говорить? Что нового произошло в мире с тех пор, как Моисей разбил скрижали? И разве народ создает Книгу?

Книга создает народ…

В отличие от монахов, мои спутники куда как разговорчивы. А тут еще колокольный звон. И валуны с каким-то слабым блеском, точно мы не в получасе езды от Иерусалима, а где-нибудь на острове Валаам. И каждый из этих огромных камней вызывает столько мыслей, что их хватило бы на поэму в прозе.

А мелькание света все усиливается.

Еще раньше мы разбрелись по монастырю – кто куда. Рядом – магазинчик с великолепным вином, на доходы от которого умельцы-монахи могут позволить себе молчать. Мои друзья так обрадовались диковинным бутылкам, что кто-то из монахов, кажется, подумал, будто бы мы – иностранцы. И только бедуин, который чуть не въехал в магазин на своем ослике, понял, что перед ним знатоки.

Моя жена сидит у входа в монастырь и караулит автомат одного из приятелей, который сейчас «делает милуим» – проходит военные сборы, – на территорию монастыря вход с оружием запрещен. Вот бы так в каждую страну и во всем мире!

Мне чудится, будто я участвую в какой-то странной истории, где переплетены невысказанные мысли и дремлющие чувства, где все спрятано – очарование этой земли, ее цветы, краски, звуки, душистые ветры, просторы морей, муки любви и детский лепет…

Наконец все собрались. Говорим о возвышенном: о Боге, о роке. Только что газеты сообщили: в одной из синагог убит некто Аксельрод, правнук Льва Троцкого.

Убит!

Правнук!

И почти так же зверски, как прадед…

Покойник, говорят, постоянно донимал нового репатрианта, зачем он, новый репатриант, скрыл, что его жена – «гойка». А тот выманил его из синагоги и ударил ножом в спину. А потом еще много, много раз, но уже в лицо…

Но что здесь характер, что рок, а что судьба? И что значит: жена – «гойка»? Рав Кук, первый раввин Палестины, сказал, что каждый еврей должен любить, во-первых, все живое, во-вторых, все человечество, и в третьих – Израиль…

Говорим наперебой. В нашей компании много красивых женщин. Но монахи проходят мимо них, не глядя, точно мимо фонарных столбов…

Монахи. Ортодоксы. Хасиды.

Помню автобус, медленно ползущий вверх по горной иерусалимской дороге.

Вечер.

Исход субботы.

Вдруг послышалась сирена, возвещавшая наступление Дня памяти павших воинов ЦАХАЛа – армии обороны Израиля. Автобус резко затормозил. Пассажиры встали. За окном было темно и пустынно. На тротуаре показались два молодых человека в черном. Они шли быстро, не обращая внимания на минуту молчания.

Я вышел из автобуса. Догнал их. Один из молодых людей обратился ко мне на хорошем русском:

– Господин заблудился? Вам помочь?

– Нет, благодарю… Но откуда у вас русский?

– Вижницкие хасиды, слыхали? Мой дед из Вижницы…

Господи боже мой… Вижница! Там, в Карпатах, я исходил каждый уголок. В молодости какое-то время мне даже довелось жить и работать в Вижнице. Правда, о хасидах я тогда знал не больше, чем об инопланетянах. Но запомнились надгробные плиты на еврейском кладбище, раскрытые ладони, виноградная лоза…

– Сегодня День независимости… А вы, кажется, не признаете минуту молчания?

– У евреев есть кадиш – поминальная молитва…

– И флаг израильский не вывешиваете?

– Но ежедневно покрываемся им во время молитвы…

Молодые люди спокойны, сдержанны. Улыбаются, смотрят доброжелательно. Но явно жалеют меня. Отцы – основатели государства Израиль были убежденными атеистами. Выходцы из Северной Африки, да и другие, прибывшие в молодое государство Израиль, здорово от них натерпелись. Но всю государственную символику – герб, флаг – позаимствовали у еврейской религии. В улыбке хасидов я чувствую ту давнюю боль…

А осенью, опять же на исходе субботы, в центре Иерусалима, в промокших белых рубашках, сползающих с голов шляпах, с детьми на плечах, все те же хасиды танцевали.

– Отчего они радуются? – спрашивали прохожие, – когда, глядя на жизнь, хочется умереть? Почему они танцуют, когда надо плакать? Ясновидцы или калики перехожие, видящие беду?

Странно танцуют хасиды. Обреченно, отрешенно, истово. Замкнувшись в своем пространстве, согласно времени и Закону…

Их было человек двадцать. Нас, зрителей, человек двести. Все «русские». Нас звали в круг. Угощали вином – мы не пили. Их и израильтяне обходили стороной, что говорить о нас?

У хасидов с этой землей свои отношения.

У нас свои.

У кого-то еще третьи…

И снова мне почудилось, что они не обиделись на нас. Только пожалели. А может быть, хотели объяснить «русским», что такое евреи? Когда я разговариваю с саброй – уроженцем Израиля, у меня точь-в-точь такое же чувство: давайте я вам объясню, что такое евреи.

В кинофильме «Комиссар» еврей, глава большого семейства, глядя на плачущих детей, перед расстрелом тихо запел. Но мелодию все равно заглушал плач.

И тогда он поднял всех, кто мог стоять, и повел танцевать. Странно они танцевали, отрешенно, обреченно, истово…

Кто ты, еврей?

Где ты, еврей?

В какой библейской пустыне затерялось твое «Я»?

В каком измерении? Может быть, во всех сразу? Что бы там ни писали, каких легенд ни сочинили, Иисус Христос проповедовал еврейскую религию. А где отошел от нее, там, по еврейским понятиям, и споткнулся. Апостол Павел стал создателем христианской церкви, в сущности, по тем же причинам, по которым и Троцкий стал большевиком: «Никакой я не еврей!»

Еврей – антиеврей.

Троцкий держал на поводке огромную овчарку, которая тянула его вперед, обнажая клыки. Куда сильнее впились в историю клыки самого Троцкого. История внука – только обратная сторона медали.

В минуту острого интереса к иудаизму Генрих Гейне крестился, чтобы уже прикованным к постели в комнатушке на Монмартре обнаружить в Священном Писании не просто литературный текст и изящный стиль, а присутствие великого и безмолвного собеседника – Бога своего детства: «Перехожу к признаниям. Что толку терзать себя. Да, я признаюсь, что вернулся к Богу, как блудный сын… Может, меня несчастье заставило. А может, причина и серьезнее. Как бы там ни было, меня одолевает тоска по Небу».