Онтологически человек - читать онлайн книгу. Автор: Марина Аницкая cтр.№ 62

— Но он человек. Его просто не научили ничему. Сколько в нас это вдалбливали — смотри, кто перед тобой, спрашивай, выслушивай ответы, потом действуй. А его всю жизнь дрессировали на обратное. У него даже родителей не было, один этот их... вождь ободранный. — Мирддин помолчал. — Извини. Не стоило его сюда тащить.

Нимуэ отвела взгляд.

— Это было мое решение. И это было... самонадеянно. — Она вдруг сморщилась, зашипела, как от боли и уткнулась головой в колени.

— Что такое? — встревожился Мирддин.

— Он ищет, — сквозь зубы выдавила дану.

Мирддин подошел к окну и раздвинул пальцами бамбуковые планки шторы. По стеклам колотил град. У черты невидимого круга топтался Ланс и напряженно вглядывался в темноту. У ног его метались палые листья. Рябины за спиной склонялись чуть не до земли под ветром. Он не мог видеть дом, обведенный защитным кольцом, но что-то привело человека к нему.

— Пугнуть его? — спросил Мирддин.

Нимуэ выпрямилась, потерла висок, вздохнула и покачала головой.

— Не надо. Я отдохну и попробую снова.

— Не сегодня, — сказал Мирддин. Он выписал в воздухе знак, усиливая защиту. Ланс развернулся и, сгорбившись, побрел куда-то прочь. Мирддин проводил его взглядом, сходил на кухню и принес Нимуэ имбирного чаю.

Нимуэ прижалась лбом к кружке и закрыла глаза.

— Ты думаешь, Помона была права? — спросил Мирддин.

— Да, — ответила она, не открывая глаз. — Но это не значит, что я не собираюсь попробовать как минимум еще раз.

Постель была каких-то невероятных размеров, и такая мягкая, будто не лежишь, а плывешь. Он не мог в ней заснуть, стоило задремать — и начинало казаться, что он тонет. В итоге он стянул тонкое одеяло, завернулся в него и устроился на полу между постелью и стеной, подложив под голову сандалии. От пола пахло деревом.

Тишина давила на уши. Он привык к спальням, наполненным множеством звуков — храпу, сопению, скрипу половиц, переругиванию шепотом, хриплым «раз! два! три!», когда кто-то вопреки правилам играл в «камень-нож-колодец» после отбоя. Он привык к постоянному чужому присутствию вокруг. А теперь он был один. Совсем один.

Он, конечно, оставался один раньше, но тогда у этого была цель, это было одно из испытаний, которое нужно было пройти, чтобы стать Сыном Солнца.

Сыном Солнца...

Он вцепился зубами в одеяло, чтобы не закричать, замер и стал дышать ровно-ровно, как всегда делал. Так надо было, чтобы никто не подошел и не стал спрашивать, что не так.

Праведные дети Солнца всегда счастливы. Праведные дети Солнца выполняют правила и служат Солнцу. Солнце дарует их своим благословением...

Он вспомнил истлевший череп перед собой и глаза безумца. Горло перехватило, будто его опять сжали мертвые пальцы.

Как так можно? Как?

Зачем мир, если в нем можно так?

Зачем колдун не явился раньше, не стер город с лица земли, пока он еще не родился?

Зачем?

Зачем?

Вдруг его будто кто-то толкнул изнутри головы. Он услышал голос — так, как это бывает во сне, только у него никогда не было таких снов.

Я смотрю, как художник рисует,

Все как всегда, сменяются свет и тень,

Все это время он от холста не отходит,

Ах, несчастный случай!

А он так рад,

Он не мог ошибиться удачней,

Это мой любимый шедевр, лучше нет.

Пел женский голос из ниоткуда. Ланс мог слышать скрип сверчка в щели, плеск воды, он кинул наугад сандалией в угол и услышал стук — все звуки слышались ясно, просто не могли заглушить голоса. Он натянул одеяло на голову и заткнул уши, но это не помогало.

След кисти, скользнувшей вниз —

Так встреча влюбленных начинается

С поцелуя,

Всего лишь клякса,

О, чем же ей еще предстоит стать

В его руках!

Он не знал, как это называется, то, чем лилась мелодия, знал только, что это нельзя принимать, нельзя слушать, нельзя впускать в себя. Так не может быть, не должно быть, так не бывает. Нельзя верить, что так бывает, потому что как тогда он был всю жизнь без этого? И как он будет без этого потом?

Пятна и полосы, взлеты, паденья,

Я могу ощутить то же, что и он —

О линиях этих, должно быть,

Мечтал создатель.

Голос пел о мире, в котором все хорошо, все имеет смысл, в котором невозможно ошибиться, и песня об этом немыслимом, непредставимом погнала его из-под крыши в ночь.

Он бежал, не разбирая дороги, пока не начал задыхаться и перед глазами не поплыли цветные пятна — но шум крови в ушах тоже не мог заглушить голоса.

Он споткнулся, упал, и из него хлынули слезы, как идет кровь или рвота. Это было недостойно, он не понимал, что с ним — будто все внутри вдруг превратилось в один сплошной кровоподтек. Это была слабость, и с этой проклятой слабостью ничего нельзя было поделать.

Все как всегда.

Когда он рисует на мостовой,

Начинается дождь,

Сменяются свет и тень...

«Хватит! — мысленно взмолился он. — Прекрати!»

Голос затих.

Дождь и правда пошел. Медленные редкие капли падали, ударяя по листьям. Можно было сделать вид, будто то, что на лице — это тоже дождь, а больше ничего не было, не было, не было.

— Что я ни делаю — становится только хуже, — устало заключила Нимуэ. Она сидела на полу, скрестив ноги и обняв подушку. Вокруг затейливым лабиринтом до самого потолка вилась «Сибилла». Полотнища переливались, как северное сияние от прохладно-синего до мучительно-багрового. Желтого и зеленого почти не было, и то и дело рисунок пересекали черные полосы — там, где восприятие утыкалось в незаполненную или выгоревшую зону. Структура занимала все имеющееся пространство и выглядела довольно зловеще даже в записи.

Мирддин, сидевший на подоконнике, еще раз вгляделся.

— У него немножко отошла заморозка, резко заболело все, о существовании чего он даже не подозревал, он испугался и быстренько запихнул все обратно под ковер. Тупик, однако.

Нимуэ потерла переносицу.

— Это самая база. По ней отстраивается все остальное. Но у него самого внутри этого аккорда нет, а, когда я пытаюсь дать его снаружи, он закрывается.