— Ну да, — соглашается Сфинкс. — Нужна же ему какая-нибудь фишка. Желательно такая, чтобы действовала на нервы окружающим. Но ты не обольщайся. Он здесь с шести лет. Наружность для него — такое же абстрактное понятие, как для Слепого. Он знает ее только по книгам и фильмам.
— Но он ее не боится.
— Он сам тебе сказал?
Сфинкс встает.
— Хватит. Закончим этот разговор. Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других. Если бы ты поменьше общался с Черным, это пошло бы тебе на пользу. Если бы эта суровая женщина не приближалась к нашему столу так неотвратимо, я бы сказал еще что-нибудь умное. Если бы эта дверь вела не в коридор, то вела бы еще куда-нибудь…
Он подходит к двери, толкает створку плечом и, не оглядываясь, выходит.
Расстроенный Курильщик выезжает следом.
Черный сказал: «Попробуй поговорить с ним серьезно, и увидишь, как он начнет вилять. Ты с этим просто не сталкивался. Но я-то знаю». В тяжких сомнениях — можно ли считать, что Сфинкс вилял? — Курильщик ищет его взглядом. Но Сфинкс уже растворился среди тех, кто шел и ехал ему навстречу.
Можно ли считать, что он вилял? Бессонная ночь щиплет веки, выкуренные сигареты скребут горло.
Сфинкс шагает быстро. На выходе из вестибюля он останавливается и ищет глазами белесое пятно на паркете.
Когда-то оно бросалось в глаза. Теперь стерлось. И не заметишь, если не знать, что оно все еще там. Сфинкс прислоняется к стене.
Видел бы ты, Курильщик, что сотворили они, когда пришло их время. Если бы ты это видел, то на весь остаток жизни здесь заткнулся бы о наружности, о запертых дверях и о скорлупках с цыплятами. Если бы ты только видел…
— Мальчик! — окликает Курильщика угрюмая женщина в переднике. — Пожалуйста, никогда не кури в столовой. И назови свою фамилию. Я сообщу о твоем поведении директору.
Курильщик оборачивается.
Старуха держит двумя пальцами крошечный окурок. Оставленный Сфинксом. Курильщик пристально смотрит на окурок. Она что, специально выжидала, пока я отъеду подальше, чтобы орать на весь Дом? Головная боль схватывает клещами.
— Фамилия! — настаивает узкий рот, похожий на щель.
— Раскольников! — кричит ей в ответ Курильщик.
Удовлетворенно кивнув, женщина скрывается в дверях столовой. Курильщик едет дальше, размышляя о том, осмелилась бы она подобным же образом угрожать Сфинксу, и почему ничего не было сказано, пока они сидели там вдвоем.
Проезжая мимо Кофейника, где сидят цепенеющие в клубах дыма Логи, он видит Лэри, машущего ему рукой от стойки, и въезжает внутрь.
— Чего это вы застряли в столовой? О чем секретничали? — Конь ковыряет в ухе заточенным ногтем мизинца.
— Скажи, Лэри, кто, по-твоему, свободнее: бегущий по саванне слон или тля, сидящая на листе все равно какого растения?
Лэри чешет грудь под многочисленными гайками и крестами:
— Откуда я знаю, Курильщик? Наверное, орел, который надо всем этим делом порхает. А зачем тебе?
— Орлы не порхают, — вмешивается Пузырь из третьей. — Они парят. Бороздят небо. Имеют его по-всякому.
— Сам дурак, — огрызается Лэри. — Не знаешь — не говори. Это корабли бороздят моря. И плуги землю.
Логи в черных жилетках дружно вздыхают.
Курильщик едет по коридору. Видит плакат в траурной рамке: «Помянем Ара Гуля, нашего почившего брата. Вечер памяти усопшего. Кл. комната № 1. Стихи, песни, посвящения. Всех, кто его знал и любил, просим явиться в 1-ю 28 числа в 18:00».
Перед Курильщиком возникает мучнисто-белое лицо с лошадиными зубами и занудный голос, тянущий бесконечную фразу о вреде курения и о болезнях, возникающих в связи с этой вредной привычкой. Всех, кто знал и любил… А кто знал и ненавидел?
Из-за плаката выглядывает тупорылое личико Фазана Нуфа.
— Ты приходи, — говорит он. — Тебя приглашаем отдельно.
Нуф держит плакат за деревянные ручки. Плакат на картонной основе слишком тяжел для него, но он горд данным ему поручением и сияет от счастья.
— Приглашаем, как человека, который его знал. Хотя ты теперь и из другой группы. Можешь сказать о нем речь. Приходи.
— А может, все-таки, «приезжай»? — не удерживается Курильщик.
Личико Нуфа злобно сморщивается.
— Ну и мерзкий же ты тип. Не зря тебя поперли…
Он вскрикивает и роняет плакат. Нагибается и, подхватив его за край, быстро отъезжает. Плакат стучит по паркету болтающимся древком.
Курильщик задумчиво разглядывает свой кулак. На костяшках розовая ссадина. Он облизывает ее.
К чему пытается привлечь внимание обсуждаемый? К своей обуви, казалось бы… афиширует свой недостаток, тычет им в глаза окружающим. Этим он как бы подчеркивает нашу общую беду… Курильщик начинает смеяться. Очень тихо. Кругом одни пятнышки, тля покрывает листья, все листья в тле, листья, деревья, леса… Он смеется. Едет дальше. Приходи. На чем? Приди на колесах, но не упоминай об этом…
«Послание», — предупреждает стена. Курильщик останавливается его прочесть.
МАЛЬЧИКИ, НЕ ВЕРЬТЕ, ЧТО В РАЮ НЕТ ДЕРЕВЬЕВ И ШИШЕК. НЕ ВЕРЬТЕ, ЧТО ТАМ ОДНИ ОБЛАКА. ВЕРЬТЕ МНЕ. ВЕДЬ Я СТАРАЯ ПТИЦА. И МОЛОЧНЫЕ ЗУБЫ СМЕНИЛА ДАВНО. ТАК ДАВНО, ЧТО УЖЕ И НЕ ПОМНЮ ИХ ЗАПАХ.
Мысленно с вами всегда. Ваш Папа Стервятник
Деревья, шишки… Старая Птица с зубами — это больше похоже на птеродактиля!
В спальню Курильщик въезжает, истерично хохоча.
— Какой это к черту лист! — кричит он Сфинксу. — Это даже не саванна! Тля, слоны и зубастые птеродактили! В какой такой саванне их вместе встретишь?
Сфинкс смотрит удивленно. Курильщика вытаскивают из коляски и кладут на кровать. Он смеется все тише, потом просто лежит, рассматривая потолок. Ему на лоб плюхается мокрая тряпка. Пахнущая кофейными лужицами. До меня ей, наверное, вытерли стол.
— Что с тобой, Курильщик?
Он молчит, нюхая тряпку.
— У него осенняя депрессия. Пройдет.
— Или не пройдет.
— Тоска по дому, — вздыхает Шакал. — По родильным стенам. Хотя я, кажется, неверно выражаюсь.
— Осознал, что он отброс общества, — глубокомысленно изрекает Горбач. — Это было как удар молнии, озаривший всю его жизнь. Бац — и его подкосило.
— Вы нарочно так себя ведете? — спрашивает Курильщик. — Чтобы меня стошнило?
Тряпка сползает ему на нос.
Слепой тренькает на гитаре, свесив волосы на струны.