Дверь на двушку - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 94

Были, конечно, в жизни предков Ула и радостные всплески, и рыбалка, и грибы собирали, и в походы ходили, и застолья, и поездки к бабушке в деревню, сопровождавшиеся рекордным количеством выпитого и съеденного. А потом что-нибудь обязательно строили или перестраивали – баню, сарай, перекладывали крышу. Каждый год обязательно заканчивался (или начинался) какой-нибудь стройкой. Не могли они без этого, руки сами просились.

И вот в такую семью аист принес Ула, и не пойми за какие заслуги – может, потому, что попер пианино по лестнице, когда остальные разбежались, – он был выбран золотой пчелой. И оказался в ШНыре – в странной школе, которая чем-то напоминала те провинциальные училища с общежитиями, с которыми ему и прежде приходилось сталкиваться.

И здесь уже, в ШНыре, на него сразу навалилась куча всего. Было много хорошего, но в целом трудно, и главное – каждый день нырки, головная боль, закладки для других, и вкалывать, вкалывать, вкалывать. И завтра будет работа, и послезавтра, и хорошо еще, что любимая. Вот есть у него Яра, но она когда-нибудь постареет, характер у нее испортится, и она станет как ее бабушка – такая же праведная всезнающая электропила, высверливающая мозг деду, без которого и шага не смогла бы ступить.

Обычно жизнерадостный, Ул легко перешагивал через такие состояния, но тут он впервые примерил на себя ношу Родиона – ношу вечных сомнений, смутных деструктивных поисков и неудовлетворенности.

Его наполнила вдруг дикая ненависть. Под ногами у Ула кто-то дрался и возился, обмениваясь ударами. Ул в своем теперешнем состоянии уже не помнил, кто это дерется и зачем. Ему нужна была разрядка. Что угодно, только не думать. И вместо того чтобы разнимать Никиту и Рому, он бросился на них сам. Ударил по голове Никиту и, прыгнув сзади на спину гиганту Роме, схватил его согнутой рукой за шею. О том, чтобы свалить его одним ударом, нельзя было и мечтать, а вот придушить – кто знает. Может, и повезет.

И вот они уже барахтаются, яростно и безмолвно. Рома старается оторвать от себя руку Ула и освободиться от захвата. Однако Ул держится как клещ. Отчаявшись сорвать его с себя, Рома с трудом поднимается и начинает разгоняться, пытаясь приложить Ула спиной о стену.

Сухан, дыша через мокрый платок, не пытался разнимать дерущихся или хотя бы оглушить их, чтобы по одному вытащить наружу. Его, казалось, не волновало, что Рома и Ул вот-вот прикончат друг друга, а Никита лежит без чувств. Вместо этого Сухан деловито оглядывал заросшие стены. Он разобрался уже, что зеленоватый свет вокруг – это миллионы светящихся тончайших паутинок, похожих на подкрашенную вату. Свет фонаря местами пронизывал паутину насквозь, а местами путался в ней. Когда Сухан делал шаг или проводил рукой сверху вниз, паутина рвалась, почти не оказывая сопротивления.

Сухан стал прочищать паутину вначале вокруг себя, а потом рядом с Улом и Ромой. Паутина повисала на палице Сухана, на его одежде, но все же восстанавливалась медленнее, чем он ее прорывал.

Ул и Рома перестали драться. Вначале разжал руку Ул. Рома, почти им задушенный, судорожно втянул воздух, повернулся, чтобы кинуться на Ула, но не кинулся, а только мотнул головой. Потом Ул, встав Роме на плечи, выбрался наверх, в щель в потолке, и спустил вниз закрепленный ремень, по которому поднялся уже Рома, после чего они с помощью Сухана втащили бесчувственного Никиту.

Раненая рука Никиты быстро опухала. Лицо Ромы тоже нуждалось в серьезной починке. Боброк, находясь в странном, оцепенелом состоянии, посмотрел вблизи на Никиту и Рому – раздраженно, почти сердито, буркнул «Живы? Вот сволочи!» и, оттолкнув Рому, шагнул в темноту. Там не было ни свечений, ни ловушек. Просто угол, засыпанный строительным мусором. Яра, обладающая чутким слухом, услышала странный звук, похожий на рычание и одновременно ни на что не похожий. Это, кусая руки, рыдал Боброк.

– Дела-а, чудо былиин! – сказал Ул, вспоминая то ощущение безысходной ненависти, которое охватило его внизу. – Вот оно: болото! Я ведь там по-другому все видел! То же самое, но по-другому! И убежденность такая была… не знаю, как описать… Десять лет бы отсидел – но этим гадам бы врезал! – И Ул с подозрением посмотрел на Рому, словно не веря до конца, что тот так быстро исправился и больше не нуждается в трепке.

– Сам ты гад! Ты первый полез! – обиделся Рома, забыв, что сам минуту назад едва не отправил в мир иной Никиту и пытался глобально уменьшить поголовье Улов в России.

* * *

Сухан пока оставался внизу. Кавалерия, находясь с фонариком у пролома, видела, что он стоит рядом с Долбушиным, разглядывает его и почему-то ничего не предпринимает. А тот все так же сидит на корточках, стиснув виски руками. Долбушина окутывают плотные зеленые водоросли. Еще немного – и он совсем скроется под ними и станет чем-то вроде пенька в новгородских болотах.

Кавалерия забрала у Боброка респиратор и с осторожностью – своей ловкости в прыжках с высоты она не доверяла – спустилась.

– Чего ты его не распутаешь? – спросила она у Сухана.

В ответ Сухан провел выступающим гвоздем своей палицы сверху вниз, очерчивая место, где сидел глава форта. Гвоздь рассекал паутину без усилий, но она сразу же смыкалась за ним. Долбушин, не замечая ни Кавалерии, ни Сухана, раскачивался. Бормотал что-то, смеялся, всхлипывал. Порой голос его менялся, передразнивая кого-то, и тогда становилось ясно, что в сознании у главы форта звучит целый хор.

– А если… – бормотал Долбушин и качал головой. – Нет, не то. А если так? – И что-то опять начинал бормотать.

Вслушиваясь в его слова, часто отрывочные и бессвязные, Кавалерия что-то начинала понимать и складывать. Долбушин перебирал варианты своей жизни – другой, не той, которую прожил. Отбрасывал один вариант, хватался за другой. Диалоги, монологи, споры с самим собой – десятки втискивающихся очень разных голосов. Могло показаться, что в Долбушине, сухом, деловитом, редко улыбающемся, все эти годы скрывался актер.

Зеленые водоросли на стенах пульсировали, посылая все новые волны пьянящего вдохновения. Кавалерия со своей женской терпеливой способностью не разрезать узелки, а распутывать любые нити, умело собирала из мозаики его слов целое.

Вариант 1.

Долбушин не обратил внимания на золотую пчелу. Не попал в ШНыр. Не взял закладку. Не встретил Нину. Окончил вуз с финансовым уклоном. Выбился в люди. Олигархом не стал, но вполне состоялся. Женился, развелся, потом опять женился. Счастливый отец трех дочерей и уже, возможно, счастливый дед. Кроме квартиры в Москве – дом в Сочи и квартира в Италии, в которой он бывает раз в год и где углы цветут от плесени, потому что некому проветривать дом в остальное время года.

Вариант 2.

Долбушин остался в ШНыре. Его предприимчивость сделала из него кого-то вроде Кузепыча, но без жлобского уклона, любви к запасанию старых рам и прочего, что пригодится только археологам. Долбушин нашел где-то деньги, перестроил ШНыр, поставил на широкую ногу пегасню. Закупил для пегасни автопогрузчик, очень облегчающий быт. Вовремя избавившись от напрасно занимающего денники старичья, развел много породистых пегов. Нина осталась слепой. Со временем они все равно поженились. Поселились в Копытово. Купили тот дом с желтой крышей, где всегда так громко смеются за высоким забором. У них родились дети.