Мир госпожи Малиновской - читать онлайн книгу. Автор: Тадеуш Доленга-Мостович cтр.№ 40

Когда через несколько дней он услышал правду, то не поверил собственным ушам: Шуберт подал в отставку, и отставка была принята.

Но никто из членов комиссии, никто в фонде и даже личный секретарь министра не могли дать Малиновскому объяснений, как дела пойдут дальше. Во вторник утром министр вызвал к себе Яскульского, а тот через час позвонил Малиновскому.

– Я у господина министра. Можете ли сейчас приехать, коллега?

– А что случилось? – испугался Малиновский.

– Господин министр желает, чтобы вы лично выразили согласие занять место директора фонда.

– Я?… Но я не понимаю! Почему?… Поистине, такая неожиданность…

Он ехал с беспокойством в сердце, не узнали ли Яскульский и Шуберт о его меморандуме.

«Впрочем, бог с ним, с Шубертом, – думал он. – Черт дедугана прибрал, и ничем он уже мне не помешает, но что с Яскульским?»

Ответа не пришлось ждать долго. В министерстве он узнал все. Министр не нарушил обещания, и о меморандуме никто не знал. Шуберту дали отставку, Яскульского же повысили до должности генерального. Место Яскульского отдали ему.

Он надеялся на это повышение, рассчитывал на него и все же теперь едва не плясал от радости. Какого же труда стоило ему скрыть свое восхищение и поблагодарить за повышение с надлежащим уважением!

– Я буду стараться, господин министр, соответствовать новому положению, – сказал он, низко склонив голову.

В тот день он послал Богне телеграмму с сообщением о своем повышении. Когда же вечерние газеты вышли с краткой заметкой о реорганизации строительного фонда, где упоминалась его фамилия, он испытал уже полное счастье. Попытался связаться с Лолой, чтобы похвастаться успехами в карьере, но ее снова не было на месте. Впрочем, он позвонил всем знакомым: Карасям, Паенцким, Пошицким. Начинал с того, что передавал приветы якобы от Богны, а потом словно бы нехотя добавлял, что затянувшаяся отлучка жены ему нынче не на руку, поскольку теперь у него масса работы в связи с повышением до главного директора строительного фонда. Правда, неглавных директоров больше не было – в соответствии с предложением Малиновского, убрали должность вице-директора, однако можно было эдак прибавить себе важности, никого не обидев.

Впрочем, работы и правда стало немало, и он этого не боялся. Он любил трудиться, особенно когда каждый шелест бумаги, каждый телефонный звонок, каждое слово на совещании напоминали ему о власти, о его значении, позиции. Домой он возвращался поздно, усталый и вдохновленный. Ему хотелось с кем-то поговорить о себе, а старая Ендрусь была раздражающе глупа, и потому он не ужинал дома, а ходил в ресторан.

Если он не встречал там никого из знакомых, то сидел за столиком насупившись, демонстративно просматривая принесенные с собой бумаги, ставя на них знаки красным карандашом таким образом, чтобы все вокруг видели: даже здесь, в месте развлечения и отдыха, человек, у которого полно серьезных забот, не может о них позабыть.

Но чаще всего он встречал Денхоффа или многочисленных его приятелей, с которыми познакомился благодаря Денхоффу. Все это были люди из высших сфер, почти каждый имел родовой титул, а некоторые даже и деньги. В большинстве своем они не относились к той высшей аристократии, которая бывала на приемах у госпожи Сименецкой, но и этого хватало. Через несколько дней ловкие кельнеры уже узнавали Малиновского и, низко кланяясь, передавали ему, что такой-то граф должен быть нынче вечером, а господин барон сообщил по телефону, что будет только поздно ночью.

За столом рассказывали соленые анекдоты, светские сплетни, слухи с ипподрома, из-за театральных кулис. Наиболее известные фамилии, такие слова, как «бриллианты», «Ницца», «Биарриц», «допинг», «альфа-ромео», «роллс-ройс», «даймлер», «гольф», уменьшительные имена и всяческие эпитеты красивых женщин – все это было отзвуком роскошной и чудесной жизни. С другой же стороны, первоначальная робость и сдержанность Малиновского в этом новом для него мире быстро миновали. Он убедился, что, пообтершись здесь, больше не чувствует себя чужаком. Кроме того, это были не настолько уж мудрые люди, чтобы он не сумел их понять. Напротив, вскоре он убедился, что уровень его новых товарищей совершенно ему соответствует и нужно просто вписаться в их жизнь, чтобы столь же свободно пользоваться их словарем, разбираться в лошадях, машинах, собаках, актрисах, марках вин, титулах и ипотеках.

И все же они не считали его своим.

«Нужно просто выкупить это право», – думал Малиновский и при любом удобном случае оплачивал счета.

Теперь мог себе это позволить. Пусть бы даже ему не хватило денег, в любой момент он мог взять аванс. Как директор он распоряжался кассой фонда, и по первому его требованию кассир выплатил бы любую сумму. Однако пока что он этим не пользовался. Ему хватало зарплаты и осознания, что в случае чего он справится с проблемами.

Однако, как видно, суть проблемы заключалась не в ресторанных счетах. У этих господ часто не было наличности, но жили они как-то широко.

«Нужно записаться в клуб», – подумал Малиновский и при первой возможности спросил об этом Денхоффа. Однако, к своему разочарованию, узнал, что в «Клуб землячеств» нельзя взять и записаться: туда принимали по рекомендации и только после голосования.

Голосования он боялся больше всего. Денхофф дал ему понять, что в клубе не любят новых членов, что голосование тайное и часто те, кого кандидат полагает своими друзьями, – даже те, кто дал ему рекомендацию, – голосуют против него.

– Но вам стоит бывать в клубе, следует познакомиться и сблизиться с людьми, постараться стереть их… хм… кастовые предубеждения. Что ж… вы ведь в родстве – пусть и через жену, но это все равно кое-что значит – с наилучшими семьями… Я охотно введу вас в клуб как своего гостя.

Малиновский согласился. Он был уверен, что после двух-трех месяцев справится сам и сумеет привлечь самых важных членов клуба, чтобы пройти выборы.

И он начал бывать в клубе. Тут он довольно быстро заметил, что Денхоффа не слишком-то любят. Некоторые едва ли не избегали его общества, большинство же относились к нему без особого энтузиазма. Наверняка потому и сам Малиновский не чувствовал себя в клубе слишком хорошо.

Тем временем вернулась Богна. Ее отец выздоровел от опасного в его возрасте воспаления легких. Потому она приехала – измотанная бессонными ночами, но довольная, спокойная и счастливая. Несколько первых дней после ее приезда Малиновский все свободное время проводил дома. Ему это было приятно, как-то тепло и уютно. Было что порассказать, интересовался он и тем, что она скажет о его новых успехах. Он не переоценивал ее мнения, но порой она делала удачные замечания. С немалым удивлением он воспринял то, что она уже знала о переменах в фонде, причем до подробностей.

– У меня много добрых друзей, – объяснила она. – И они пишут мне письма охотнее, чем мой супруг.

– Люди любят сплетни, но не все имеют на них время, – нахмурился Малиновский.