Я беру коробку с лапшой.
– Думаю, дело тут в твоем дедушке, а не в здании.
– Он действительно в это верил, – говорит Хлоя. – Он рассказал мне, что архитектор, который спроектировал Бартоломью, совершил самоубийство. Спрыгнул оттуда, прямо с крыши.
– Я не собираюсь отказываться только из-за суеверий твоего дедушки.
– Просто будь осторожней. Если что, сразу же возвращайся сюда. Диван останется свободным.
– Спасибо за предложение, – говорю я. – Честно. Может, через три месяца я и правда вернусь. Но, даже если он и вправду проклят, Бартоломью – это мой шанс.
Мало кому выпадает возможность начать жизнь заново. Моему отцу так не посчастливилось. Матери – и подавно.
Но мне повезло.
Жизнь предложила мне кнопку перезапуска.
Я собираюсь нажать на нее изо всех сил.
Сейчас
Я прихожу в себя в полной растерянности. Я не знаю, где я, и это пугает.
Приподняв голову, я могу разглядеть полутемную комнату и освещенный проем двери. За ней виднеется стерильный коридор. До меня доносятся приглушенные голоса и чьи-то мягкие шаги по кафельному полу.
Боль, охватывавшая левую половину моего тела, теперь едва ощутима. Похоже, мне дали обезболивающее. Моя голова и тело кажутся неестественно легкими. Как будто меня набили ватой.
В панике я пытаюсь понять, что произошло, пока я была без сознания.
Мне поставили капельницу.
Забинтовали левое запястье.
Зафиксировали шею.
Моя голова тоже перебинтована. Я дотрагиваюсь до виска. Его простреливает боль, и я вздрагиваю.
Как ни странно, мне удается сесть, приподнявшись на локтях. Движение вызывает легкую боль в боку. За дверью кто-то говорит:
– Она очнулась.
Включается свет. Я вижу белые стены, стул в углу, репродукцию Моне в дешевой раме.
В комнату входит медбрат. Тот самый, с добрыми глазами.
Бернард.
– Здравствуй, спящая красавица, – говорит он.
– Сколько я спала?
– Всего несколько часов.
Я оглядываюсь по сторонам. В комнате нет окон. Она ослепительно бела и кажется стерильной.
– Где я?
– В больничной палате, милая.
Это невероятное облегчение. На глаза наворачиваются слезы. Бернард поспешно хватает салфетку, вытирает мне щеки.
– Ну что ты, не плачь, – говорит он. – Все не так плохо.
Он прав. Все не так плохо. На самом деле все прекрасно.
Я в безопасности.
Я больше не в Бартоломью.
Пять дней назад
4
Утром я долго обнимала Хлою на прощание, прежде чем вызвать «Убер» до Манхэттена. Придется потратиться, чтобы довезти мои вещи. Хотя у меня их не так много. Когда я застукала Эндрю с его «подругой», то съехала из квартиры за одну ночь. Не было ни слез, ни громких криков. Я просто сказала ему: «Убирайся. Не возвращайся до утра. К тому моменту меня здесь уже не будет».
Эндрю даже не стал спорить, больше ничего и не нужно было знать. Я бы ни за что не простила его, но думала, что он хотя бы попытается сохранить наши отношения. Но он просто ушел. Я даже не знаю куда. Наверное, к той девице, чтобы продолжить начатое.
Пока его не было, я собрала вещи, выбирая только то, без чего не могла жить. Многое пришлось оставить, прежде всего то, что мы покупали вместе с Эндрю, потому что у меня не было никаких сил с ним спорить. Ему достались мини-духовка, кофейный столик из «ИКЕА» и телевизор.
Той долгой и ужасной ночью меня даже посещала мысль разгромить квартиру. Просто для того, чтобы доказать Эндрю, что не он один способен что-то уничтожить. Но мне не хватало ярости – слишком я была удручена и измотана. Вместо этого я собрала все, что напоминало о наших отношениях, и положила в кастрюлю на плите. Совместные фотографии, открытки на день рождения, любовные записки. Потом я чиркнула спичкой и бросила ее в кастрюлю.
Перед уходом я вывалила пепел на пол кухни.
Это он тоже может оставить себе.
Теперь же, когда я снова собирала вещи, то пожалела, что не взяла с собой ничего, кроме одежды, аксессуаров, книг и памятных безделушек. Меня пугает, как мало у меня имущества. Вся моя жизнь уместилась в чемоданчик и четыре небольшие коробки.
Когда такси остановилось у Бартоломью, водитель восхищенно присвистнул:
– Вы здесь работаете, что ли?
Строго говоря, да. Но я решаю ответить иначе – не солгать, просто описать свою работу.
– Я здесь живу.
Я выхожу из машины и устремляю взгляд на фасад своего временного дома. Горгульи над входом смотрят на меня в ответ. Выгнутые спины и распростертые крылья вызывают ощущение, что статуи вот-вот спрыгнут вниз, чтобы поприветствовать меня. Но вместо них меня встречает высокий, крепко сложенный краснощекий швейцар с пышными усами. Он мгновенно оказывается рядом, стоит водителю открыть багажник.
– Позвольте вам помочь, – говорит он, протягивая руки к коробкам. – Вы, должно быть, мисс Ларсен. Меня зовут Чарли.
Я беру чемодан, не желая быть совсем бесполезной. Мне еще не доводилось жить в доме, где есть свой швейцар.
– Приятно познакомиться, Чарли.
– Мне тоже. Добро пожаловать в Бартоломью. Я отнесу ваши вещи. Заходите. Мисс Эвелин вас ждет.
Не помню, когда меня последний раз кто-то ждал. Это очень приятное чувство. Как будто мне здесь и правда рады.
Лесли действительно ждет в лобби. Она снова одета в костюм от «Шанель». На этот раз – желтый, а не синий.
– Добро пожаловать, добро пожаловать, – жизнерадостно говорит она, целуя воздух над моими щеками. Обратив внимание на чемодан, она спрашивает: – Чарли забрал остальные ваши вещи?
– Да.
– Наш Чарли – настоящее сокровище. Самый прилежный из наших швейцаров. Хотя все они чрезвычайно хороши. Если вам что-то понадобится, один из них всегда дежурит либо снаружи, либо здесь.
Она указывает на маленькое боковое помещение. Через приоткрытую дверь видны стул, стол и мониторы, показывающие трансляции с камер наблюдения. На одном из мониторов я замечаю двух женщин, стоящих на черно-белой плитке в лобби. Через пару мгновений я понимаю, что одна из этих женщин – я. Другая – Лесли. Я поднимаю голову и вижу камеру прямо над главным входом. Переведя взгляд обратно на монитор, я замечаю, что Лесли отошла в сторону, оставив меня одну.
Я иду вслед за ней к почтовым ящикам на другом конце лобби. На каждом из сорока двух указан номер соответствующей квартиры, начиная от 2А. Лесли достает миниатюрный ключик на простом кольце с номером 12А.