Пока мы возвращались к машине, Стёрджис еще раз изучил информацию, которую переписал с водительского удостоверения.
– Эктор Руис, проживает в Беверли-Хиллз, к северу от бульвара Сансет. Это где особняки ценой от миллиона. У парня, который подделывает права, неплохое чувство юмора.
– Может, он живет у своего нанимателя.
– Ага, носит ливрею и откликается на имя Дживс… Лучше попробуй придумать, зачем поденному рабочему понадобилось пятнадцать килограммов сухого льда. По оценке криминалистов, в ванне как раз и было около пятнадцати килограммов.
– Травит муравьев, потому и муравьед на футболке… Если серьезно, я думаю, его кто-то послал за небольшое вознаграждение, чтобы самому не светиться.
– Или тот суетливый маленький мексиканец и есть убийца, – Майло усмехнулся. – Ага, очень правдоподобно.
Телефон лейтенанта заиграл «К Элизе» Бетховена. Черный юмор? Спрашивать все равно без толку.
Последовал двадцатисекундный телефонный разговор, участие в котором Майло ограничилось несколькими «Есть, сэр!». С каждым «сэром» Майло все больше съеживался. Разговор закончился, и он сунул телефон в карман.
– Получено распоряжение явиться на самый верх. Немедленно.
– Желаю хорошо провести время.
– Относится к нам обоим.
– Мое присутствие не возбраняется?
– Твое присутствие обязательно.
Глава 4
Если вообразить себе пустую восточную трассу, то по ней из Ван-Найса в штаб-квартиру шефа полиции на холме Паркер можно долететь с ветерком за двадцать минут. Однако ехать нам пришлось в противоположную сторону и в плотном потоке, и мы час с лишним ползли в облаке выхлопных газов, поминутно останавливаясь.
Гольф-клуб «Калабасас» выглядит как закрытое для посторонних заведение, но на самом деле туда принимают любого, кто в состоянии раскошелиться на недешевый абонемент. Бистро «Дилижанс» удобно расположилось у девятой лунки. Стоило въехать на парковку бистро, как идеальные газоны полей для гольфа и аккуратно подстриженные перечные деревья, вообще-то нелегко переносящие калифорнийский климат, сменились гравием и деревенского вида оградой. Среди немногочисленных машин рядом со входом Майло опознал темно-синий «Линкольн», на котором шеф ездит вне службы. Ни телохранителей, ни машины сопровождения видно не было.
Здание бистро было сложено из бревен и обшито тесом. Меню у входа упоминало повара-француза и описывало кухню как «располагающую к приятному отдыху новотехасско-мексикано-тайскую». Эффектного вида официантка с забранными в хвост волосами провела нас в дальний угол внутреннего дворика к столу из красной секвойи в тени деревьев, хорошо подходящих к общему стилю заведения, – старинных калифорнийских дубов, которые столетиями гнули ветры из Санта-Аны. Шефа полиции мы увидели, только обойдя чудовищных размеров пень, оставшийся, видимо, от дедушки нынешних дубов. Шеф молча, не переставая работать палочками для еды, ткнул пальцем в два меню.
«Располагающая к приятному отдыху кухня» в переводе с новотехасского означала огромные порции. Прямоугольная тарелка, стоявшая перед шефом, была с полметра длиной.
– А вы что заказали себе, сэр?
– Номер шесть.
«Тридцать две сочные креветки из дельты Меконга в густом соусе из спаржи, присыпанные измельченными лимонной травой и диким майораном, на подложке из козьего сыра, украшенной двукратно обжаренными черными бобами и окруженной крепостной стеной из бекона домашнего копчения», – гласило меню.
– Я знаю, что ты у нас – гурман, Стёрджис, – шеф кивнул на меню.
– Спасибо, сэр.
Шеф надвинул пониже серую бейсболку. Вместо обычного черного костюма с галстуком за пятьсот долларов на нем были джинсы и коричневая кожаная куртка до пояса. Козырек и огромные зеркальные солнцезащитные очки закрывали большую часть его нещадно изрытого оспинами лица необычной треугольной формы. То, что осталось, скрывали густые белые усы.
Шеф – один из немногих людей, рядом с которыми Майло смотрится красавцем с идеальной кожей.
Появилась еще одна официантка с забранными в хвост волосами, вооруженная планшетным компьютером.
– Что будете заказывать?
– Номер шесть, – как и ожидалось, заявил Майло. – Я заказал оленину с бизоньим беконом.
– А как же холестерин, доктор Делавэр? – поинтересовался шеф.
– Просто я люблю бизонину.
– «Буффало Билл и индейцы прерий». Похоже, в вашем роду были коренные жители Америки, а?
– В моем роду кого только не было.
– Метис. Прямо как я.
Если то, что я слышал о шефе, правда, он чистокровный ирландец.
– Во мне есть кровь ирокезов, – сообщил шеф. – Во всяком случае, так утверждала моя бабка по отцу. Непонятно только, верить ли ей. Бабка была не дура по части выпивки. – Он повертел палочкой в воздухе. – Вроде вашего родителя.
Я промолчал.
Шеф снял очки. Маленькие черные глазки внимательно изучали мое лицо. Форменный дерматолог в поисках прыщей.
– Выпивка – такое дело, не способствует правильным решениям.
– Говорят, эта проблема иногда передается по наследству, – согласился я.
Шеф повернулся к Майло.
– А ты-то каким местом думал, когда потащил его домой к Фримен без моего разрешения, да еще наплел с три короба Крейтону? Решил, что тот мне не позвонит и не уточнит?
– Я был уверен, что позвонит, сэр.
Шеф швырнул палочку на тарелку.
– И что тогда? Это такой способ послать меня на хрен с моими распоряжениями?
– Нет, сэр. Это способ выполнить работу как можно лучше с учетом всех имевшихся обстоятельств.
– Без него ты не можешь работать? Это называется «психологическая зависимость», да?
– Это называется «решение, основанное на предыдущем опыте», сэр.
– Ни шагу без психиатра?
– Когда дело необычное и доктор Делавэр не занят, его участие помогает в раскрытии. Я думал, вы с этим согласны, поэтому не предвидел возражений.
– А Крейтон тебе что сказал?
– Крейтон – бюрократ.
Шеф снова поднял палочку и принялся с чувством катать ее между пальцами. Черные глазки перебегали с Майло на меня и обратно.
– Значит, ты не предвидел возражений.
– Я исходил из…
– Я уже понял. Все равно оправдание – хреновое. Удивительно, как только доктор тебя терпит.
Шеф дважды приглашал меня на работу в департамент полиции на должности одна заманчивей другой, и я дважды отказывался.
– Я понимаю, Стёрджис, зачем специалист по психам нужен в делах, где пахнет патологией, но что-то я не чувствую никаких сексопатологических ужасов в деле Фримен.