Беспокойные - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Ко cтр.№ 90

Он съел апельсин, взял анкету и открыл ручку, поискал глазами, где подписать.

20

Весной, через четыре месяца после того, как от меня ушел ты, ушла и я. Не просто из дома в Фучжоу, но и от старой жизни: Ёна, работы, квартиры, всех, кого я знала. Я решила переехать в Гонконг. Пока ты оставался со мной, я притворялась, что мы никогда не разлучались, что Ардсливиля не было. Но, когда ты уехал из Фучжоу, я поняла, что тоже могу уехать – и что, может, для этого еще не поздно.

Рейс до Гонконга был короткий, меньше двух часов: стоило привыкнуть к полету, как стюардессы уже готовились к посадке. В аэропорту я прокатила чемодан – маленький, с самым необходимым – через проверку документов, потом на метро, на котором доехала до центра города. Вышла на улицу перед торговым центром, где машины ехали по левой стороне дороги, а не правой. Перешла я только с нескольких попыток. Даже вечером людей на улице было много – они говорили по-кантонски, вывески мигали на китайском и английском. У меня был адрес однокомнатной квартиры, которую я сняла не глядя; завтра утром я выйду на новую работу в Коулуне.

В терминале парома я купила билет, нашла себе место на верхней палубе. Паром качался на волнах, и, глядя на огни Коулуна, выходящие из тумана, я вцепилась в поручни, задыхаясь от смеха. Как же я ошибалась, когда думала, что это чувство утрачено навсегда. Эта легкомысленная неуверенность в жизни, все мои страхи и радости – я могла к ним вернуться, врезать со всей силы по небу. Потому что я нашла ее: Полли Гуо. Куда бы я ни отправилась дальше, я уже никогда ее не отпущу.

Ветер бросил волосы назад, потом вперед. Вода была Минцзяном, Нью-Йорком, Фучжоу, но больше всего – тобой. Я вспомнила последний раз, когда мы вместе ходили к воде в Нью-Йорке – в лето перед тем, как меня забрали в Ардсливиль. В конце августа, ближе к вечеру, когда жара ослабляла хватку, мы вышли на мост над рекой Гарлем, тянущейся через Бронкс и Манхэттен. Воздух был мягким и вязким, под ногами покачивался тротуар, когда мимо проезжали машины. Река внизу – бурая и мутная.

Мы стояли на середине моста. Тебе было десять, почти одиннадцать; ты уже предпочитал мне компанию своих друзей. Пришлось подкупать тебя шоколадкой, чтобы выманить от телевизора.

Я показала на здание на манхэттенской стороне.

– Видишь, кто там живет? – спросила я, вспомнив нашу старую игру.

Ты покачал головой и закатил глаза.

– Может, мать с сыном? – сказала я.

– Нет, бейсбольная команда, – наконец ответил ты.

– Вся команда? Может, только несколько человек.

– Все вместе живут в одной квартире. Квартира большая.

– Они играют по вечерам, – сказала я. – И спят днем.

Ты расплылся в улыбке.

– Едят картошку фри. Бросают мячик на крыше.

– Но никогда не падают.

Далеко внизу двигалась вода, обнажая зонтик, массу полиэтиленовых пакетов. Река казалась суровой, решительной, но всегда раскрывала свои секреты.

Теперь двигатель парома снизил обороты – мы приближались к причалу. Матрос бросил за борт веревку. «Коулун», – услышала я одну женщину. Мы остановились, и я подняла ручку чемодана, позволяя толпе увлечь себя. Скоро я сойду на берег, на новое место. В начале, знала я, обычно лучше всего.

На мосту над рекой Гарлем дилинькала песенка фургончика с мороженым, за которой последовали фырканье и остановка автобуса. Опустилось окно в машине, полилась музыка, женщина пела: «Некоторым нужно всё и сразу…»

Мы стояли на краю летней ночи и слушали. Потом ты сложил руки у рта, наклонился над перилами и прокричал свое имя. Я присоединилась, прокричала свое, и мы позволили голосам подняться, скакать и отдаваться эхом, лететь над городом. Мое сердце разжалось. Ты быстро рос и скоро станешь выше меня, но эта игра, эта песня останутся всегда.

Мы двинулись к дому – солнце заходило за крыши, – и, когда ты побежал, я последовала за тобой, под топот ног, отставая всего на миг.

21

В третий раз он играл в вечер вторника. Первым из четырех, он сидел на сцене с акустической гитарой и сэмплером со всеми бэк-дорожками, которые записал дома, у себя в комнате. Снаружи приближалась к припеву уже как будто двадцатая метель за зиму, а внутри был занят только один столик, причем участниками следующей группы. От основного бара забрела случайная пара и ушла через десять секунд после начала первой песни Дэниэла. Он слышал, как они разговаривали во время его короткого приветствия (просто назваться и поздороваться; он отказался от обязательной шутки про погоду), а когда они ушли, ему хотелось бежать со сцены за ними.

Он никого не приглашал на концерты, хотя, когда играл в последний раз, две недели назад, мимо бара как раз проходил Роланд и заметил имя Дэниэла на доске снаружи, напугал его, крикнув после последней песни: «Гребаный Дэниэл Уилкинсон!»

– Ты чего не палишься? – спросил потом Роланд. – Мы же встречались два дня назад – и ты ничего не сказал про концерт. – Это была не скрытность; это была самозащита. – Только слово скажи – и я передам про тебя Тэду, зарядишь альбомчик. Но долго не жди. Пока еще никто такого не играет.

На стенах бара висели рождественские гирлянды – синие, желтые и красные точки. Дэниэл слышал, как переговариваются парни из следующей группы, заметил, что барменша сидит в телефоне.

Первые две песни получились неуверенными – голос всё еще на взводе, темп сбивчивый, – но к третьей песне, о Демине и его доппельгангере, первоначальный страх почти прогорел, и он стал играть ровнее, голос окреп, он почувствовал слова, которые пел. Между песнями он ждал не дольше, чем звучало жалкое подобие аплодисментов от следующей группы, которая наверстывала отсутствие громкости энтузиазмом.

Что заставляло его так обнажиться, продолжать делать то, что пугало до жути? Когда он играл чужую музыку или выступал с кем-то еще, было не так страшно. А это было по-другому. Роланд назвал его песни свежими, безумно честными, реальной темой, и после каждого выступления Дэниэл думал: «Вот бы мне больше никогда не приходилось этого делать». Но через несколько дней уже рассылал ссылки на свою страницу, пытался договориться насчет следующего концерта.

Он дошел до последней строфы, когда взглянул на почти пустое помещение, чувствуя ворвавшийся страх. «Сделай публике одолжение, – подумал он. – Закругляйся пораньше». Он запнулся, забыл следующую строчку. Песня зависла в свободном падении. Хотелось сбежать, в безопасность и в унижение, но он знал, что это хорошие песни, что они достойны быть услышанными, и больше всего ненавидел, что его не слушают. Он вспомнил строчку, и песня выправилась, восстановила равновесие.

Когда он отыграл сет, никто его не поздравлял. Заканчивалась очередная зима, почти через год после первого концерта Psychic Hearts в лофте, и Роланд с Нейтом записывали первый альбом. К концу февраля, через несколько дней после того, как Энджел приняла его шестой денежный перевод, она ему написала – одну строчку, от которой он рассмеялся вслух: