Беспокойные - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Ко cтр.№ 72

Дэниэл сдвинул пустую тарелку от бутерброда. Питер был наверху, в кабинете; нужно проводить больше времени с ним. Сегодня же День отца.

Глаза Кэй переместились с лица Дэниэла на стену, на кухонное окно.

– Мы так боялись, что что-нибудь делаем не так. Мы думали, будет лучше, если ты сменишь имя, чтобы ты почувствовал, что твое место здесь, в нашей семье. Что у тебя есть семья.

Дэниэл никогда не понимал, чего хочет Кэй – чтобы он извинился или успокоил ее. Так или иначе, он всегда чувствовал вину, будто не оправдал каких-то ожиданий.

– Мам. – Ему не хотелось видеть, как она плачет, особенно из-за него. – Всё хорошо.

Кэй встала, и он услышал, как она открывает ящик шкафчика в столовой. Она вернулась, положила на стол толстый манильский конверт.

– Что это?

– Это все документы о твоем усыновлении. Корреспонденция с агентством, наши анкеты. Я давно хотела их тебе отдать.

Дэниэл открыл конверт и пролистал стопку бумаг, увидел бланки и имейлы, которые читал десять лет назад.

– Спасибо.

Там не было ничего, чего он еще не видел.

– Твой отец был против того, чтобы я их отдала. Он сказал, это только разворошит дурные воспоминания, но я настояла.

Дэниэл посгибал металлическую защелку конверта.

– Вообще-то я кое-что знаю. Я должен тебе рассказать. Недавно я нашел свою мать – в смысле, родную мать. Она в Китае.

Он рассказал Кэй о том, как его мать ушла на работу и больше не возвращалась, как полгода спустя Леон уехал в Китай. Как Вивиан отдала его под чужую опеку. Что его мать, возможно, депортировали.

У Кэй был вид, будто ее ударили.

– Я с ней разговаривал, – сказал он наконец. – Два раза.

– Что она сказала? Как это было? – Улыбка Кэй дрожала по краям – такая натянутая, словно от нее было больно.

– Хорошо, хотя и немного странно, и мой китайский заржавел, но мы смогли понять друг друга. Она живет в Фучжоу, замужем, работает учительницей английского.

– Ты будешь звонить ей еще?

– Может быть.

Кэй взяла конверт и постучала по столу, разравнивая бумаги внутри.

– Кстати, – сказала она. – Недавно у меня состоялся любопытный телефонный разговор. С Чарльзом, парнем Энджел.

– Да?

– Он сказал, что ты занял у Энджел деньги и не вернул. Я спросила, почему он мне об этом говорит, и он ответил, что мне стоит спросить тебя. И вот я спрашиваю.

Дэниэл попытался распознать в заявлении Кэй обвинение, ожидает ли она от него худшего, что он за Дэниэл в ее глазах – тот, который облажался, или тот, о котором надо заботиться.

– Наверно, она рассказала ему об одном случае, когда мы встречались в городе. Я был без налички, и пришлось занять, чтобы расплатиться за ужин.

– Непохоже. Чарльз говорил так, будто это что-то серьезное. И что она рассказывала на дне рождении Джима про вора?

– Ничего серьезного. Он выдумывает.

– Но зачем ее парню звонить мне и выдумывать такие вещи? Объясни, будь добр.

– Тут нечего объяснять. Кто знает, может, он вообще ревнует. Что мы с Энджел такие хорошие друзья. Бывают такие парни.

Дэниэл видел в выражении Кэй ту же смесь боли и подозрения, как когда она узнала о его отчислении из Потсдама. Он поднялся, взял конверт.

– Но ты мне напомнила, что я не отдал деньги Энджел. Сделаю это прямо сейчас, с компьютера.

На экзаменах первой половины летних курсов он сдал оба предмета – три с плюсом по сравнительной политологии и четыре по микроэкономике. Вторая половина продолжалась в том же безрадостном духе: макроэкономика по утрам, американская история – днем. В конце июля пришло одинокое сообщение от Роланда – спрашивал, как он поживает. Дэниэл ответил, поздравил Роланда с концертом в «Юпитере» и пожелал ему всего лучшего, повторяя пожелания Энджел из ее имейла – как оказалось, неискренние, раз потом она натравила на него Чарльза.

Тем вечером он попросил у Питера его «вольво» и катался по округе в одиночестве. В городе он скучал по вождению – под одной рукой твердый руль, вторая болтается из открытого окна с густым воздухом между пальцев, машина легко скользит по изгибающимся двухрядным дорогам. Он вспомнил ночную поездку с Роландом в выпускном классе – до самого Бостона, когда они попивали кофе с заправки и подпевали сборникам на дисках. Они собирались в гости к другу, но решили выехать на шоссе и просто продолжать ехать на восток – не вынесли очередной вечер субботы в Риджборо, – а когда добрались до Бостона, позавтракали в закусочной – вафли, блинчики и западный омлет, яркое зимнее утро со снежными порывами. Дэниэл наблюдал за бегунами в теплых спортивных костюмах на мосту над рекой Чарльз, за студентами в свитерах и шарфах, с большими чашками кофе. Он мечтал о том, чтобы выбраться из дома и жить самому по себе, о жизни, которая ожидала, стоит уехать из Риджборо. Чтобы быть свободным – так, как он уже был свободен, если послушать Майкла.

Теперь он петлял по городу без цели, с подключенным к динамикам телефоном, перескакивал с песни на песню и с альбома на альбом, сменял треки каждые несколько секунд – ему надоела вся его музыка, пять тысяч песен, а послушать нечего, – вдруг музыка затихла.

Он остановился на обочине. Либо сдох аккумулятор телефона, либо отошел провод. Он опустил окна и услышал партии стрекочущих сверчков, открыл дверь и вышел на улицу. Дома в отдалении, редкий свет, поляна на углу, с высокой травой, которую он примял ногами. Здесь они с Роландом учились кататься на одном колесе. Он замер, впитывая ночь.

Так долго ему казалось, что если он во что-то и может верить, так это в музыку: гармония, угловатая подмелодия и рокочущие барабаны – не настоящее, не будущее, а просто пространство, населенное продолжительностью песни. Ведь у песни есть собственное сердце, песня могла завести или подарить покой; только музыка могла оглушить его сильнее, чем трава или алкоголь. Вместе с Роландом он хотел заполнить тишину других людей, затопить их мысли и заменить звуком. Не столько коммуникация, сколько вторжение и разорение. Это ему нравилось. Но, пока он стоял на темной улице, напряжение внутри отпускало, а сверчки утешали насчет того, что он покинул город, насчет того, что он оттолкнул мать прежде, чем она сказала ему правду.

Теперь по ночам Дэниэл оставался дома. Делал домашку, придумывал песни, с конденсаторным микрофоном записал пару треков на компьютере Питера, где пиратская версия Pro Tools работала быстрее, чем на его ноутбуке. Песни, которые писал он, не были похожи на те, что они играли с Роландом. В них не хватало структуры, они не работали на предсказуемом уровне. Они были слишком голыми, слишком уязвимыми, слишком откровенными, чтобы прикидываться крутыми. Ему уже не хотелось делать музыку, которая навязывается человеку или пытается казаться тем, чем не является. Сложностью здесь было не перемудрить, а оставаться честным, беззащитным. На парах, пока профессор Николс нудел о переменных X и Y, он сочинял тексты; он как будто растапливал иней на лобовухе – под туманом рано или поздно проявится прозрачное стекло.