Беспокойные - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Ко cтр.№ 54

Ты выдул пузыри в чае, они снова пукнули, и ты захихикал. Потом твое лицо стало серьезным.

– Тетя Диди тоже поедет?

В квартире оказалось слишком тесно для нас всех. Для меня, тебя, Леона, Вивиан и Майкла. Отец Майкла, как сказал Леон, был никчемным тайванцем без документов, который давно бросил Вивиан.

Мои соседки говорили, что в Бронксе опасно, что там слишком мало китайцев, но, когда мы прибыли апрельским утром и я увидела знаки на английском и испанском – ни единого китайского иероглифа, даже ни одного ресторана с едой навынос на весь квартал, – я почувствовала себя так, будто раньше только репетировала, а теперь всё началось по-настоящему. Прошло шесть лет, и я по-прежнему оставалась в том же городе, но наконец-то куда-то продвинулась. Мою кровать на Рутгерс-стрит уже готова была занять другая женщина.

Мы с Леоном спали на одном матрасе в спальне, ты с Майклом – на другом, Вивиан – на диване. Жить с Леоном стоило на сто долларов дороже, чем в коммуналке, но я могла чаще работать в салоне, ведь за тобой и Майклом после школы присматривали Леон и Вивиан.

Леон жил в противоположном мире – просыпался с луной. По Бронксу скрипели и фырчали автобусы, а Леон сутулился на их задних сиденьях и ехал к окраинам Хантс-Пойнт. Он работал с мертвечиной. Разделывал ребра, пока свиньи превращались из целых животных в разные части: брюхо, плечи, кишки – из свиньи в свинину. Сапоги в запекшейся крови, перчатки, скользкие от потрохов, – Леон резал шматы мяса, отделял кости от мышц. На бойне свиней, висящих на гигантских крюках, били электрическим током, перерезали шеи, отчищали дочиста. Разборочный цех. Иногда я видела животных во сне. Замороженная свинья, оглушенная и немая, свиные головы с распахнутыми пастями – стонущие призраки. Леон больше не хотел есть сосиски, ветчину, бекон. Что отличает свинью от человека? В постели он называл мои части и отрубы, обводил пальцами мою мясную схему – окорок, оковалок, ребра, кострец; кожа на животе, – пока я не корчилась от его прикосновений. «Хватит!»

Мы все – мясо. Жир, хрящи, связки да кости. Сухожилия и мышцы, бедра и грудки. Леон приплыл зайцем, его выкинуло на берег Нью-Йорка на мусорной барже со старыми компьютерами. Корабль обошел весь мир – Китай, Таиланд, Мексику; через весь Тихий, – но, сидя в трюме, Леон не видел океана. Когда приехал он, в страну еще можно было попасть без документов, таможня пускала прямо на улицы – им негде было задерживать. Ты получал повестку в суд, рвал и выбрасывал клочки, стоило оказаться на тротуаре, ловил такси в фучжоуский Чайна-таун и растворялся в толпе.

– Страшно быть с человеком, который убивает? – спросила Диди, и я сказала, что, может и страшно, но Леон не убивал, и, несмотря на его широкую спину, несмотря на руки, которые могли бы задушить, он был добрым. Возвращаясь с работы, он подолгу стоял в душе, заползал в кровать еще весь мокрый, залезал на меня и в меня, прижимался своим весом. Это успокаивало. Он говорил во сне – лепетал, – и сперва это сбивало меня с толку. «Нет», – смеялся он, а я, неспящая, отвечала «Да», – переводила его бормотание в речь, которую хотела слышать.

Между сменами мы лежали вместе, полуодетые. Он пересказывал свои немногие воспоминания о родителях – они оба умерли молодыми. Однажды в детстве он примчался домой вприпрыжку с божьей коровкой, чтобы скорее показать разноцветное насекомое, а мать, оттирая горшки, взяла ее и раздавила между пальцев. Эта история не задумывалась грустной – просто правдивой, – но мне было чертовски грустно оттого, что я не умею передать правильными словами поддержку и симпатию, которые вроде бы должны даваться женщинам от природы. Я мечтала о воспоминании, всего одном, о собственной матери. Я переживала, что не смогу стать хорошей матерью, не зная свою.

Я рассказала Леону о Хайфэне, речном берегу и заводе, о дне, когда я вошла в океан. Наши ноги сплелись, его ступня поглаживала мою – злая щекотка, – солнце бросало на простыни треугольную тень.

– Тебе когда-нибудь хочется быть с женщиной без ребенка?

– Конечно, нет. Я не хочу быть с другой женщиной.

Чем уютнее мне было с Леоном, тем меньше я чувствовала уют. Его надежность очень отличалась от обожания Хайфэна, но она же казалась опасной, могла быть обманом, и мне следовало быть осторожней. Меня разочаровывало, что Леон не мог меня по-настоящему успокоить, и раздражало, что мне это было так нужно. Я говорила себе, что не хочу замуж, особенно за человека без прописки. Ему говорила, что не люблю свадьбы.

– Я все равно хочу на тебе когда-нибудь жениться, – сказал он.

– Поживем – увидим, – ответила я с тревогой.

Моя бывшая соседка Синди говорила, что выходить замуж за человека без прописки – это упущенная возможность. И Диди сорвала джекпот: Кван родился в Америке, так что у нее были неплохие шансы на грин-карту. Я представила, как буду до конца дней мыкаться без документов, без возможности водить или покинуть страну, найти хорошую работу. Не лучше, чем остаться в деревне. Я не хотела мелкой обреченной жизни, но в то же время жаждала уверенности, безопасности. Я подумывала предложить Леону, чтобы мы женились на других людях – законных гражданах, ради документов, – а через несколько лет с ними можно развестись и жениться друг на друге. Но сама же не хотела выходить больше ни за кого – и уж точно не хотела, чтобы на ком-то женился он.

Если бы я оставила его сейчас, мне было бы не так больно, как если придется оставить его потом. Я лежала рядом и смотрела, как он бормочет во сне.

От запаха лака для ногтей кружилась голова, горели ноздри и облезали яркими ленточками пальцы. Когда я возвращалась в салон после выходного, то дышала реже, а глаза саднило, но уже через час я этого не замечала. Чаевых в салоне все равно не хватало на покрытие всех расходов. Если бы я рисовала на ногтях, я бы получала чаевые повыше, но Рокки сказала, что для обучения нужно вложить депозит еще на двести долларов. Я пробовала общаться по-английски с клиентками, которые со мной разговаривали, спрашивала их имена, кем они работали, где в городе жили. Я свыклась с неловкой интимностью момента, когда держишь руку незнакомца, пытаясь не сталкиваться взглядами. Все маникюрщицы разговаривали друг с другом на мандаринском. Джои любила печь, приносила нам всем печенье, а Коко – высокая, худая, с волосами в виде гладкого шлема – изучала модные журналы и знала бренды и стили одежды и сумочек клиенток. «Это поддельная “Баленсиага”, – говорила она, – видно по ремешкам». У нее был монотонный голос, и люди считали ее грубиянкой, но мне с ней было интересно. «А женщины с настоящими сумочками, не подделками? Они дают на чай гроши. Всё уже потратили на сумочки».

Однажды и у меня будет достаточно денег на безделицы. Я хотела работу получше – управлять салоном, как Рокки. Одна женщина, которая работала в «Привет, красотка», ушла, чтобы открыть собственное дело в Квинсе.

Хана, у которой был самый лучший английский, читала в перерывах разговорники. «Пользуйся тем, что у тебя здесь растет ребенок, – говорила она. – Это ежедневные бесплатные уроки. В основном я училась английскому у детей. Читала вместе с ними учебники». Дома я начала пробовать на тебе английские слова, пыталась не показывать досаду, когда ты смеялся из-за произношения.