— Проехали. Это в прошлом.
— Вряд ли. Мы просто учимся с этим жить. Но оно всегда с нами…
— Чувство ненужности, — сам не зная, зачем выпаливаю я. Это выходит за рамки плана. И слишком близко приближает к той правде, что составляет мою действительность.
— Ущербности… — добавляет она шепотом.
— Одиночества…
— Изоляции…
Ева, наконец, отбрасывает свою сумку и подходит ко мне. В ее глазах — космос, наши нервы оголены. Не знаю, в какой момент все идет псу под хвост. В какой, мать его момент, а? Сглатываю. В носу щиплет. Я стискиваю зубы и смотрю… смотрю. Просто не могу отвести взгляд и тону в этом дерьме все сильней. Она первая берет меня за руку.
Переплетает пальцы. А я, наверное, выгляжу несколько дико, не знаю. Определенно происходящее выбивает меня из колеи. На коже выступают мурашки, волосы приподнимаются. Делаю вдох… дышу ей. У неё очень красивые глаза.
Карие, с темными неровными точками ближе к зрачку и растекающимся по радужке медом. Я тону в этой патоке.
Меня затягивает и, кажется, в какой-то момент я, проникнув в этот таинственный космос, вижу ее душу. Моргаю, сбрасывая наваждение, и, облизав губы, хриплю:
— Хочешь выпить?
— Я не пью. Не хочу испытывать судьбу. У меня плохая наследственность.
Разжимаю руки, отпуская ее, бреду к бару. Тут в основном тяжелые мужские напитки, отец если и пьет, то хороший виски или коньяк, но находится и бутылка брюта. Подрагивающими пальцами откупориваю бутылку. Пробка вылетает с легким хлопком. Ева откидывает голову и смеется. Ее смех звучит немного нервно, и мне хочется прошептать: «О, детка, я так тебя понимаю»… Но я лишь разливаю вино по бокалам и подхожу к пылающему камину, возле которого она устроилась.
— Тут совсем мало градусов. Попробуй.
Наши пальцы соприкасаются, когда она забирает бокал из моих рук. Не знаю, о чем говорить. Впервые не знаю.
Сейчас все так… нервно. Остро. Оголено. Мы словно ходим по лезвию… Все было плохо, а стало еще хуже. Потому что, говоря по правде, любовь — это то, что мне совсем не нужно. Я не верю женщинам. Они хороши, да, но без всего этого замешанного на чувствах дерьма.
Делаю большой глоток и смотрю на неё. Языки пламени, пляшущие в камине, скользят по ее лицу дрожащими золотистыми тенями, путаются в волосах. Очень красивых. Сейчас, когда она вытащила из прически шпильки, я могу оценить эту шикарную гриву по достоинству. Руки будто живут своей жизнью, похрен им, что я хочу притормозить.
Пальцы касаются гладкого темного покрывала, и, следуя за ними, я передвигаюсь к ней ближе. Отставляю бокал и укладываю ее затылок в ладонь, приближаюсь вплотную.
— Нам нельзя, Кит… — почему-то шепчет Ева. И мне, наверное, нужно спросить, что она имеет в виду, но вместо этого я хриплю ей в губы:
— А мы никому не скажем.
А потом впервые ее целую. Касаюсь губами губ, прихватываю чуть более полную нижнюю и покусываю, как хотелось с той самой первой встречи с ней. Одной рукой фиксирую ее голову, другой веду вниз. По камушкам позвонков на спине, обхватываю маленькую попку, вдавливаю Еву в себя и пью, слизываю её рваные частые вдохи. Схожу с ума. Не контролирую. Ни ситуацию, ни ее, ни себя… Опускаю на ковер. Сгребаю ворот её футболки в кулак и оттягиваю с такой силой, что ткань трещит. Обхватываю пальцами ее шею, чуть сдавливаю. Не знаю, откуда во мне это. Просто, мать его, не знаю! И лишь когда она начинает задыхаться, отпускаю и с жадностью веду открытым ртом по трепещущей синей венке.
Меня просто уносит. Окончательно, бесповоротно. Кажется, еще немного, и я просто кончу. А потом, холодным душем, громкий стук.
— Не помешаю?
Я отстраняюсь. И Ева тут же вскакивает, открыв рот глядя то на отца, то на меня. Понимаю ее затруднение. Дерьмо.
Что тут скажешь? Идиотская ситуация. В которой я должен проявить себя, мать его, мужиком! Игнорируя вздернутую бровь старика, обнимаю ее за талию. Прижимаю к себе, будто защищая.
— Отец? Это Ева. Кажется, мы увлеклись.
— Да уж.
Пожимаю плечами:
— Я не думал, что ты сегодня вернёшься.
— Но я здесь. Хотел поработать, но теперь, видимо, придется пойти к себе, чтобы вам не мешать.
— Нет-нет. Это мне нужно идти. Извините… — Ева смущается просто страшно. Не глядя ни на меня, ни на отца, она поспешно сбрасывает мою руку, подхватывает злосчастный рюкзак и мчит к выходу. Но у двери тормозит, потому что мой старик преграждает ей выход и не спешит отходить в сторону, сверля ее изучающим взглядом.
Глава 9
Кит. Настоящее.
Как будто не было всех этих лет. Ева даже пахнет так же. Сладко… Имбирным печеньем, ванилью и корицей.
Прижимаю ее к стеклу. Зарываюсь носом в рассыпанные по плечам волосы, обнюхиваю ее, как животное, глотаю ставший вдруг вязким воздух. Медленно приближаюсь и замираю у ее губ. Она — ведьма… Я говорил? Не могу, не умею противостоять этим чарам. Я и хочу, и боюсь коснуться ее губ, тела, души… Проникнуть под кожу, заполнить собой каждый миллиметр живущей в ней пустоты и навсегда там остаться. Ева опускает ресницы, разрывая контакт наших глаз. Её дыхание становится поверхностным и очень частым. О, я знаю, что это означает… Мне и самому отчаянно не хватает воздуха. Касаюсь ее плеч ладонями, и Ева вздрагивает, не то от этого касания, не то от резкого нетерпеливого сигнала клаксона, ворвавшегося в окутавшее нас безмолвие. Веду ладонями вниз по её безвольно повисшим вдоль тела рукам. Она не отвечает мне, но и не отталкивает, а у меня теплеет в груди от того, что я каждой клеткой чувствую ее отклик. Ева не касается меня, да… Но я словно связан по рукам и ногам. Я в ловушке ее запаха, пьяного взгляда и тысячи несказанных слов. Я в ловушке ее предательства.
Ниже… Еще ниже. Касаюсь губами губ. Тоже пахнущих чем-то сладким. Ненавижу ее. Ненавижу за то, что она со мной сделала… В какую тряпку меня превратила. И не могу противостоять. Кусаю губы, проталкиваю язык в рот.
Теряюсь в пряной терпкости этого поцелуя. С губ рвутся хриплые стоны. Я скулю, как побитый щенок. Похуй. Меня ведет от сумасшедшей обжигающей нутро страсти. Только с ней так срывает крышу. Все другие — бледные тени.
Опускаюсь ниже по шее. Веду дорожку поцелуев-укусов. Я лишь однажды оставлял на теле женщины метки. И хочу повторить. Жалю. Кусаю, зализываю отметины языком. Пишу на ее теле историю своей одержимости ею. Задираю вверх кофточку. Обхватываю сосок прямо поверх белого лифчика. Она хрипит в моих руках и, наконец, обнимает в ответ. Зарывается пальцами в волосы… и, что есть силы, меня отталкивает.
— Прекрати, — шипит мегерой. — Женька может в любой момент войти! Какого черта ты творишь?!
Не знаю, откуда в ней столько силы. Но под этим сумасшедшим напором я отступаю на шаг. Смотрю на нее пьяно, голодно. Губы Евы припухли. О боги! Я хочу этот рот… Ступаю к ней снова. Но Ева проскакивает мимо меня.