Империя ангелов - читать онлайн книгу. Автор: Бернард Вербер cтр.№ 16

Папа часто подбрасывает меня в воздух. Я могу разбиться о потолок. От этого мне страшно. Почему папы считают, что нужно подбрасывать детей в воздух?

Меня все тревожит. Мне хочется спрятаться под покрывало, и чтобы меня оставили в покое.

Мне представили девочку и сказали, что она моя сестра. Она, по-видимому, рада меня видеть, потому что постоянно сует мне в рот разные вещи и говорит: «Давай, малыш, надо есть». Она засовывает меня в коляску своей куклы и бегает по квартире, крича: «Малыш испачкался! Ему нужно в ванную и глаза шампунем вымыть!»

Это не единственная девочка, которая считает себя моей сестрой. Есть и другие, присутствие которых мне интересно, но потенциально опасно. Одни меня чмокают, другие дергают за волосы. Одни мне дают соску, а другие шлепают.

Я обнаружил, что в семье есть еще и кошка. По-моему, это самое спокойное создание в доме. Шерсть у нее такая же мягкая, как у моих плюшевых мишек, и она издает мурлыкающие звуки, которые мне очень нравятся.

Сестры пытаются научить меня ходить. Я уже упал один раз, и воспоминание о синяках заставляет меня опасаться новых попыток. Стоячее положение меня беспокоит. На четырех конечностях падать не так страшно.

Кроме кошки, другими успокаивающими вещами в доме являются горшок и телевизор. Когда я сижу на горшке, меня никто не беспокоит. А в телевизоре все постоянно движется, и к тому же он мурлычет, как кошка.

По телевизору постоянно показывают истории. Я люблю истории. Они помогают забыть о моих тревогах.

Я вся покрыта поцелуями и вниманием. Мама не устает повторять, что я самая красивая девочка в мире. Я видела себя в зеркале и действительно я восхитительна. У меня длинные черные волосы, кожа цвета меда и нежная как шелк, а глаза светло-зеленые. В отличие от других детей, я родилась даже не сморщенной. Как объяснила мама, это потому, что я сама вышла прямо у нее из живота, ей даже не нужно было меня выталкивать.

Кроме того, мне представили пожилого господина, маминого папу. Они называют его «папочка», и папочка досаждает мне мокрыми поцелуями. Ненавижу мокрые поцелуи. Он меня совсем не любит, если делает такие гадкие вещи.

Вечером я требую, чтобы у кровати зажгли ночник, чтобы не быть в темноте. А то мне кажется, что под матрасом спрятался кто-то злой, и он схватит меня за ноги.

Не выношу, когда меня заворачивают в покрывало. Мне хочется, чтобы ноги всегда были на воздухе. А если нет, то меня это раздражает, очень раздражает. К тому же, если вдруг появится монстр из-под кровати, я не успею убежать.

Я совсем не ем. Я могу есть только мягкое и сладкое. Я люблю все красивое, приятное, сладкое.

Нужно пережить мою мать.

Я убегаю от нее из ванной, где она хочет меня утопить. Я ускользаю от нее в кровати, где она хочет задушить меня подушкой.

Я умею ускользать.

Я знаю, как предотвращать угрозы.

Я умею просыпаться ночью при малейшем свете.

Я умею, благодаря тонкому чутью, узнавать, когда она возникнет позади меня.

Я умею быть ловким и быстрым.

Я быстро учусь ходить.

Чтобы лучше убегать.

Материнский инстинкт. Многие думают, что материнская любовь – это естественное и автоматическое человеческое чувство. Нет ничего более ложного. До конца девятнадцатого века большинство женщин, принадлежащих к западной буржуазии, отдавали ребенка кормилице и больше им не занимались.

Крестьянки были не намного внимательнее. Они очень крепко пеленали детей, а потом подвешивали поближе к печной трубе, чтобы им было не холодно.

Поскольку уровень детской смертности был очень высоким, родители были фаталистами, зная, что у их ребенка лишь один шанс из двух дожить до подросткового возраста.

Лишь в начале двадцатого века правительства поняли экономический, социальный и военный интерес этого пресловутого материнского инстинкта. В частности, во времена сокращения численности населения начали понимать, что это происходит из-за того, что многие дети недоедают, с ними плохо обращаются, их бьют. В перспективе последствия могли быть очень тяжелыми для будущего страны. Стали уделять больше внимания информированию людей, профилактике, и понемногу прогресс медицины в области детских заболеваний позволил родителям вкладывать все больше привязанности в своих детей без боязни их преждевременно потерять. На повестку дня был выдвинут «материнский инстинкт».

Постепенно появился новый рынок: памперсы, соски, детские горшки, искусственное молоко, игрушки. По всему миру распространился миф про Деда Мороза.

С помощью массированной рекламы детская промышленность создала образ ответственной матери, и счастье ребенка стало современным идеалом.

Как это ни парадоксально, но именно в тот момент, когда материнская любовь проявляется и расцветает, становясь единственным неоспоримым чувством в глазах общественности, дети, став взрослыми, постоянно упрекают своих матерей в недостаточном внимании к ним в детстве. А позднее они выплескивают у психоаналитика свои горечи и обиды по отношению к родительнице.

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4

Благодаря своим сферам я наблюдаю за клиентами под всеми возможными углами, как если бы в моем распоряжении было двадцать видеокамер. Достаточно лишь подумать, и я получаю панорамный вид, крупный план, общий и сверхобщий планы. Камеры вращаются по моему желанию вокруг клиентов, чтобы лучше показать и второстепенных персонажей, и массовку, и окружающую обстановку. Я управляю не только камерами и углами съемки, но и освещением. Я могу видеть моих героев в полной темноте, четко различать их под проливным дождем. Я могу проникнуть в их тело и видеть, как бьется их сердце, как переваривает пищу их желудок. Только их мысли скрыты от меня.

Рауль не разделяет моего энтузиазма.

– Вначале меня это тоже возбуждало. Но в конце концов я понял всю свою беспомощность.

Он смотрит на сферу Игоря.

– Хм, не очень-то приятно все это.

Я вздыхаю.

– Я беспокоюсь за Игоря. Мать его убьет в конце концов.

– Мать ненавидит своего ребенка… – растягивает слова Рауль. – Тебе это ничего не напоминает?

Я думаю, но ничего не могу вспомнить.

– Феликс, – выдыхает он.

Я подпрыгиваю. Феликс Кербоз, наш первый танатонавт! Его тоже ненавидела собственная мать. Я начинаю лихорадочно исследовать карму Игоря и узнаю, что, действительно, мой русский клиент – это реинкарнация нашего бывшего компаньона по танатонавигации.