— Ты станешь моей женой, Зоринка? Здесь и сейчас?
Она кивнула. Затем повторила вслух:
— Да. Перед ликом покровителя Тефа.
И тут же на нее снизошло понимание, что она все делает правильно. Так, как и должно быть. Он начал быстро избавляться от одежды.
Демен снова целовал ее, мгновения утекали в вечность, и Зоринка, отвечая ему горящими губами, внезапно почувствовала, как по телу разливается приятная тяжесть, постепенно концентрируясь внизу живота. Руки мужчины опустились на грудь, лаская, катая упругие горошины сосков, затем Демен оторвался от ее губ.
— Я хочу, чтобы в самый первый раз тебе было хорошо, — прошептал хрипло, — раздвинь ноги, Зоринка.
Недоумевая, она подчинилась. И вскрикнула, ощутив его язык там.
Ничего подобного, конечно же, она себе не представляла.
Да и вообще, как такое может быть?
Откинувшись назад и опираясь руками о теплый камень, Зоринка неосознанно обхватила бедрами голову Демена и задвигалась в такт жгучим, сладким до боли прикосновениям. Тяжесть внутри стала невыносимой — а еще через мгновение взорвалась, разлетелась острым удовольствием. Ахнув, Зоринка выгнулась дугой. Перед глазами прыгали солнечные зайчики.
— Демен… ты…
— Молчи, — почти прорычал он.
Легко, словно пушинку, подхватил ее и стянул в воду. Затем прижал спиной к камню, целуя. Зоринка не сопротивлялась, обвила его шею руками, развела в стороны бедра, и ничуть не испугалась, когда к еще пульсирующему удовольствием лону прижалось гладкое и горячее.
— Да, — выдохнула она в губы Демену, — я твоя…
Медленно, осторожно он толкнулся внутрь, раздвигая лепестки плоти, растягивая. А потом одним быстрым движением вошел до конца. Зоринка вскрикнула, когда ее резнуло болью, но лишь крепче прижалась к телу Демена. Теперь уже мужа перед лицом бога-покровителя.
— Ты прекрасна, — шепнул Демен, прикусывая мочку, — боги, как ты прекрасна!
Потом он начал двигаться в ней, все быстрее, все сильнее. И Зоринка, хоть ей и было немного больно, послушно подавалась навстречу. Потом боль уступила место ощущению тепла, которое усиливалось с каждым толчком Демена — ровно до тех пор, пока вновь тело не пошло волнами острого, ни с чем не сравнимого наслаждения. Кажется, Зоринка кричала, а Демен, рыча, закрыл ей рот поцелуем. Все внутри ритмично сжималось, и ей невыносимо приятно было ощущать, как тесно охватывает ее тело мужское естество мужа. Еще миг — и что-то горячее плеснулось внутрь, Демен задрожал и тяжело оперся руками о камень. Затем, глубоко вздохнув, прижал к себе Зоринку.
— Моя жена, — прошептал на ухо, — я никому тебя не отдам, слышишь?
Зоринка рассмеялась. Хотелось, чтобы это их единение никогда не заканчивалось.
— Продолжим в спальне, — Демен усмехнулся, — все же надо помыться, раз уж мы здесь.
* * *
Зоринка так и не поняла, как чудесным образом ее страх и печаль улетучились в одночасье, сменившись твердой уверенностью, что теперь все будет хорошо.
Из купален Демен нес ее на руках, и ковыляющий впереди ллэ то и дело оборачивался, как будто его, неживого, могло что-то интересовать кроме свежего мяса.
Зоринка прижималась щекой к твердой, словно камень, груди своего мужа и жмурилась от всеобъемлющего, искристого счастья.
Девушке хотелось взмахнуть крыльями и взлететь над замком, чтобы и небеса порадовались вместе с ней.
Когда ллэ отворил дверь, впуская их в спальню, Зоринка увидела на столике поднос с незамысловатой едой.
— Ух ты, — Демен осторожно поставил ее на ноги, — неужели госпожа Лорин расщедрилась на обед?
Зоринка улыбнулась. Конечно, по сравнению с теми обедами, коими потчевал домочадцев батюшка, здесь все было весьма скромно: плошка с медом, сыр, орехи и тяжелая гроздь винограда. Сбоку стоял кувшин из зеленоватого тонкого стекла, полный темной жидкости. Наверное, то было вино.
Демен вдруг подцепил с подноса сложенный вдвое листок бумаги, на котором размашистым почерком было написано: "Это все, что есть в замке. У меня нет времени вспоминать, что еще едят люди. Лорин".
Зоринка молча отщипнула прозрачно-зеленую виноградину, сунула за щеку. Демен все еще держал в руках записку, затем, помявшись, положил ее на столик.
— Это она тебя кормит, — сказал с тихой грустью в голосе.
Зоринка едва не поперхнулась. Стоило вспомнить о намерениях госпожи, как ощущение безоблачного счастья мигом улетучилось.
— Зачем я ей, Демен?
— Госпожа Лорин считает, что у тебя сильный дар целительницы. Судя по всему, она замыслила что-то напару с князем Стефаном, и желает, чтобы ты пока оставалась с ними. А я… я ей не нужен.
Зоринка потерла лоб. Вот это новость! Кто бы мог подумать? И вмиг ее объял страх. Она потянулась к Демену.
— Ты… ты меня не бросишь одну?
И устроилась в его теплых объятиях, положив голову на грудь, слушая, как бьется сердце.
— Я не брошу свою жену, — глухо проговорил Демен, — как ты могла даже подумать такое?
— Спасибо… Спасибо, Демен.
Зоринка зевнула.
Покосилась на кровать. Ее неумолимо клонило в сон. Гладкое лиловое покрывало манило.
— Демен… — снова зевнула, — мне что-то хочется спать. Можно?
Он подхватил ее на руки, перенес в кровать, и сам устроился рядом.
— Нам, Зоринка, обоим надо поспать. Сейчас я чувствую примерно то же, что и ты — засыпаю на ходу.
Она потянулась сладко, обвила руками его шею. Глаза слипались, и это было невероятным, ведь когда жевала виноградину, спать не хотелось совершенно.
— Странно, — пробормотала Зоринка и провалилась в мутный, словно кем-то навеянный сон.
Глава 13. Таро
Виверна летела почти беззвучно, и потому возникало впечатление, что она плывет в бескрайнем, полном тьмы и мерцающих звезд, океане.
Лорин пыталась думать о внезапно объявившемся Таро Гелиссэ, о том, какие сюрпризы таит в себе самый могущественный маг этого мира, который был готов — и должен был! — умереть три сотни лет назад. Но мысли своевольно возвращались к Стефану, и госпожа Пустошей злилась, понимая, что не может взять — и вырвать гордого князя из своего холодного сердца.
Она и сама не понимала, когда захлопнулась ловушка.
В тот миг, когда увидела его впервые, поймала полный ледяного презрения и ненависти взгляд и поклялась отомстить? Или позже, когда попробовала на вкус его кровь? А может быть, когда волокла на себе тяжелое безвольное тело, когда укладывала в свою постель? Когда, пропади все пропадом, отдавалась Крастору, лишь бы узнать наверняка, как можно вылечить умирающего человека?