Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время - читать онлайн книгу. Автор: Семен Резник cтр.№ 173

Спокойный, уверенный тон статьи Вавилова делал ее убойной. От истерических разоблачений Коля не осталось ничего. Но именно это не устраивало редакцию газеты: ведь получалось, что она подняла бурю в стакане воды. Выстрел из пушки по воробьям оказался холостым. Публикацию статьи Коля можно было квалифицировать как ошибку газеты и даже как политическую ошибку — со всеми вытекающими последствиями.

Не желая этого признавать, редакция сопроводила статью академика Вавилова комментарием – капитулянтским по сути, но не по форме. В нем признавались «все бесспорные достижения» ВИРа, но говорилось, что «недостатки» «правильно констатировались в статье А.Коля».

«Недостатки эти проистекают из того, что ориентировка на “запросы завтрашнего дня”, о которой пишет академик Вавилов, оказываются для многих сторонников “чистой науки” удобным прикрытием от запросов сегодняшнего дня социалистической реконструкции сельского хозяйства… Очевидно, что только на основе самой решительной борьбы с такими тенденциями в сторону “чистой науки”, нередко служащими, как показал опыт других учреждений, прикрытием для вредительства, институт растениеводства сумеет действительно включиться в великую работу социалистической реконструкции Советской страны и покажет новые победы на научном фронте» ^[525].

«Социалистическая реконструкция» – обязательный языковый штамп того времени. Работа ВИРа не могла иметь к ней никакого отношения. Сорта не становились более или менее зимостойкими оттого, возделывали ли их в единоличных хозяйствах или на колхозных полях. Ну а «прикрытие для вредительства», усмотренное в обращении к «запросам завтрашнего дня», еще один неприкрытый политический донос. Грозовые тучи сгущались еще сильнее…

И вдруг – на вершине власти – затрубили отбой!

Сталин выступил с речью, опубликованной под заголовком: «Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства». Новизна обстановки состояла в том, что с правым уклоном было покончено. Бухарин, Рыков и другие уклонисты посрамлены, лишены высоких постов. Они признали «ошибки», публично покаялись, заявили о полной поддержке генеральной линии. Торжествуя победу, товарищ Сталин счел за лучшее притормозить охоту на ведьм, что, конечно, полагалось обосновать по-ленински, то есть диалектически.

«Года два назад <…> наиболее квалифицированная часть старой технической интеллигенции была заражена болезнью вредительства», – заявил генсек. Эпидемия вредительства была вызвана «обострением классовой борьбы» из-за «трудностей колхозного строительства». Крен «части старой технической интеллигенции в сторону активных вредителей усиливался модными разговорами троцкистско-меньшевистских [одна из кличек правых уклонистов, бухаринцев] болтунов насчет того, что «из колхозов и совхозов все равно ничего не выйдет»». «При таком положении вещей Советская власть могла практиковать лишь одну-единственную политику в отношении старой технической интеллигенции – политику разгрома активных вредителей, расслоения нейтральных и привлечения лояльных». Ну а «теперь даже слепые видят, что на фронте колхозного и совхозного строительства мы определенно победили, добившись величайших успехов». А если так, то «было бы неправильно и не диалектично продолжать старую политику при новых, изменившихся условиях. Было бы глупо и неразумно рассматривать теперь чуть ли не каждого специалиста и инженера старой школы как не пойманного преступника и вредителя. “Спецеедство” всегда считалось и остается у нас вредным и позорным явлением» ^[526].

СПЕЦЕЕДСТВО!

Неужто слово найдено?!

Говоря по правде, спецеедстеом диктатура пролетариата насыщалась не два последних года, а все 14 лет своего господства в стране! Но такая правда была бы не пролетарской, не диалектической, такая правда была бы еще одной вылазкой классового врага. Генсек решил по-пролетарски. В июне 1931 года он дал отмашку. Спецеедам было приказано умерить аппетиты, прикусить языки. Тучи враждебные над головой Вавилова разрядились, сквозь них даже пробился луч света. Увы, отмашка была дана не всерьез и не надолго.

Уже в следующем году увидела свет брошюра Г.В.Григорьева «К вопросу о центрах происхождения культурных растений (разбор теории ак. Вавилова)» ^[527].

По хлесткости стиля, передержкам и безграмотности она не уступала писаниям Коля и Шлыкова. А по масштабу политических обвинений – превосходила.

При работе над моей первой книгой о Вавилове я пытался установить личность автора этой брошюры, но никаких данных о нем не нашел. Ф.Х.Бахтеев, Н.Р.Иванов, В.С.Лехнович, другие вавиловцы о нем ничего не знали. Я предположил, что это, возможно, чей-то псевдоним.

Оказалось – ничего подобного!

В книге видного археолога и историка археологии АЛ.Формозова приведены подробные сведения о Георгии Васильевиче Григорьеве (1898–1941). С 1934 года он вел раскопки в Средней Азии, опубликовал ряд научных работ и 8 сентября 1941 года, «как раз в тот день, когда началась блокада Ленинграда», защитил кандидатскую диссертацию. Он был болен туберкулезом, из-за этого его не призвали в армию, но, как других блокадников, посылали на строительство укреплений. Однажды, перекуривая вместе с двумя приятелями и, видимо, изнемогая от слабости и усталости, он задумчиво сказал:

– Всё это бессмысленно, скоро мы все умрем с голоду.

Один из приятелей настучал. Григорьев исчез. Второго приятеля вызвали на допрос, о чем он много лет спустя рассказал Формозову. Тому удалось получить доступ к следственному делу Григорьева.

Оказалось, что он был арестован 7 ноября 1941 года – в 24-ю годовщину Великого Октября. «Ему инкриминировали пораженческую и антисоветскую пропаганду (статья 58–10)».

В деле Григорьева оказались протоколы двух допросов – от 10 ноября, от 21–22 ноября (ночного). На первом допросе арестант отвергал все обвинения, на втором – всё признал. Вызывали ли его на допросы в промежутке между этими датами, как обрабатывали, в документах не отражено.

Зато есть две записки арестанта начальнику тюрьмы – от 20 и 24 декабря. В обеих – просьба разрешить получать продуктовые передачи от жены, чтобы не умереть с голоду. Ответа нет. «27 декабря тюремный врач констатировал “паралич [сердца] на почве истощения”» ^[528].

Осудить Григорьева не успели, потому он не подлежал реабилитации.

Он просто исчез – из жизни и из истории…

По свидетельству Формозова, к делу Григорьева была приобщена его брошюра, «разоблачавшая» Вавилова.