Туман над темной водой - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Мартова cтр.№ 50

– А к чему со страстью относилась ты? – В его голосе звучал искренний интерес.

Ирина всерьез задумалась.

– Я не знаю, – наконец медленно ответила она.

– Не может быть, – усомнился Веретьев. – Такую страстную натуру не скроешь.

Ирина вдруг зарделась. Даже в полумраке сеновала ее лицо пылало.

– Я с детства была отличницей, – ответила она наконец. – Моя страсть, пожалуй, заключалась в жажде одобрения. Поэтому я хорошо училась. Поэтому была хорошим другом. Поэтому затем стала идеальной, ничего не требующей любовницей. Поэтому вышла замуж, чтобы стать как все. Я со страстью добивалась права считаться профессионалом своего дела. Затем со страстью ударилась в материнство. А страсти? Мне кажется сейчас, что раньше ее в моей жизни и не было.

– А теперь, значит, есть, – подначил он ее.

Но Ирина не стушевалась.

– Значит, есть, – сказала она, задумчиво проведя пальцем по полукруглым отметинам, оставленным на его плече ее зубами. – И ты имей в виду, Саша. Я тебя никогда никому не отдам. Даже если мне снова доведется стоять под дулом пистолета.

– А я никому не позволю себя забрать, – просто ответил он. – И тебя тоже.

Потом им все-таки пришлось вернуться в дом, чтобы убедиться, что Ванечка не проснулся и не испугался, обнаружив, что он один. Малыш, к счастью, спал, и они тоже нырнули в постель, на белоснежные, накрахмаленные еще в Иринино детство простыни, и она сразу уснула, видимо, с непривычки, устав от буйства страстей, а Веретьев никак не мог уснуть, слушая ветер за окном и пытаясь азбукой Морзе сложить стук ветвей сирени о стекло. К слову, из этой затеи никак ничего не получалось. И он бросал и начинал считать количество и протяженность стука, и снова запутывался, потому что ему очень хотелось, чтобы получилось слово ЛЮБОВЬ, а оно не складывалось, хоть убей.

Потом ему надоело, и Веретьев бросил дурацкое занятие, сосредоточившись на том, что ему удалось узнать сегодня в Соловьеве от старого участкового. Тот жил в этой местности с рождения, уезжая, только чтобы отслужить в армии да закончить школу милиции. В карьере не усердствовал, предпочитая оставаться там, где родился и вырос. Работал уже давно, а потому и знал всех и вся, легко пережив любые оптимизации, сокращения и переименования. Работать в глуши никто не рвался, и опытные участковые ценились на вес золота. Веретьева участковый встретил с легкой усмешкой, словно ждал, что тот придет.

– Ну что, пытать будешь? – спросил он. – Не в плане пыток, а в плане информации. Я ж сразу понял, что дотошный ты мужик.

– Дотошный, – кивнул Веретьев, – и обстоятельный. А пытать – не пытать, это уж ты сам суди. На вопросы ответишь?

– А что ж не ответить. – Участковый почесал лысую голову. – Обращаться ко мне помнишь как?

– Семен Ильич. – Веретьев улыбнулся, давая понять, что первую подначку оценил.

Имя-отчество участкового он, естественно, запомнил с первой же встречи, когда осматривали труп несчастного Вени, и участковый, в тот момент хмурый и неулыбчивый, мельком показал Веретьеву свою красную книжечку. Удостоверение.

– Я ж говорю, дотошный. – Пожилой мужчина улыбнулся тоже. – Что ж, давай угадаю. Зэков ты поймал, моим коллегам сдал, те уже давно водворены на место, сидят теперь поют соловьем. Так что твой визит связан не с ними. Так?

– Так, Семен Ильич. Я ж с уголовниками беглыми потолковал малость, пока ваши ехали, порасспрошал, что да как. В отказ они идут. Говорят, не убивали Глебова.

– А ты, стало быть, их словам веришь?

– Так не было им никакой нужды Глебова убивать.

Когда это было нужно для доверительной беседы, Веретьев умел подстраиваться под речь собеседника, используя не только те же речевые обороты и манеры, но и тембр, и скорость. Когда-то его этому учили, и этот «военный» навык в гражданской жизни не раз помогал ему в бизнесе. Вот и сейчас тоже Веретьев умело использовал его, копируя даже глубину дыхания старого полицейского. Кстати, по дыханию он делал вывод, что тот совершенно спокоен. Собран, сосредоточен, но не взволнован. Уже хорошо.

– Так с уголовниками логику искать – занятие бесперспективное. Для них убить – что для нас с тобой воды выпить. Как только рука поднялась сотворить с Венькой такое? Вениамин же безвредный совсем был. Никчемный, пьющий человек, но добрый. Мухи не обидит. Никому он помешать не мог. Никому грубого слова не сказал. Никого не обидел. За что ж его шилом-то.

– И как думаете? За что?

– Так это у зэков этих надо спрашивать. Может, ляпнул он им что. А может, деньги они у него отобрать хотели. Или информацию какую выпытать. Нынешняя жизнь-то такая поганая стала, что информация дороже денег ценится. А уж дороже человеческой жизни и подавно. Знал Венька что-то. Ведал. А может, и видал чего, что ему видеть совсем даже и не полагалось. Вот за это и убили.

– А как вы думаете, если не уголовники, то кто?

– Э-э-э, парень. Да кабы я такое знал, так я не тут, в сельском опорном пункте штаны бы просиживал, а генералом служил, в областном управлении. Много тут пришлых людей стало, вот что плохо. Так что на них греши, да уголовников все же со счетов не списывай.

– А местные что, все сплошь ангелы?

– Нет, конечно. Ангелы все на небе. Конечно, у нас тут своего колорита хватает. Кто пьет да в пьяном виде кулаки распускает. Кто от зависти может баню подпалить. Кто трактор угнать. И убить могут, не без этого, да больше нечаянно и по пьяни. А чтобы шило в горло воткнуть, чтоб замолчать заставить, такое нет, не наше. Да ты и сам это понимаешь.

– Понимаю. Семен Ильич, а Куликовы давно в деревню вернулись?

– Полиект с супругой? Так уж, почитай, года три. Зимой, пожалуй, даже четыре будет. На него думаешь? Так зря. Он мужик положительный, серьезный. На Севере много лет отработал. Дети выросли, вот и решил он остаток дней на родине пожить. Так в наших краях многие делают. В первый год они у меня и зимовали. Пока дом строили, пока обустраивали все. Вторая зима в аккурат на доделки ушла.

– А на Севере он кем был? Военным?

– Да нет, шахтером. Вся жизнь, почитай, под землей. Где-то в конце семидесятых у него, было дело, легочная болезнь открылась. Очень ему врачи настоятельно рекомендовали обстановку сменить. Он тогда, почитай, год у матери жил, здесь, в Заднем. На работу устроился. У нас же воздух тут волшебный, сфагновые мхи лечат. Вот он прочистил легкие да и уехал обратно. Дельный мужик, настоящий.

– А кем он тут работал? Пастухом, что ли?

– Да ну тебя, скажешь тоже, – участковый, похоже, даже обиделся. – Тут, между прочим, в семидесятые годы знаешь какой колхоз был? Передовой. Фермы стояли, одна другой краше. И поля все засеяны были. И сенокосы шли такие, что вся округа до сих пор помнит. Золотая была пора. Жаль, что все в канализацию спустили вместе со всей страной.

– Ну, так Полиект Кириллович на ферме работал или на сенокосе?