Чарли, воодушевленный этой мыслью, позвонил Айрин:
— Это Чарли.
— Ах…
— У меня завал.
— Ты выберешься сюда на выходные?
— Боже, я не уверен.
— Да?
— Я люблю тебя.
— Правда?
— Правда. — Он был безнадежно искренен. — Может, это и ненаучно, но факт.
— Ненаучно?
— Я читал статью в одном журнале. Там говорилось, что, когда два человека хотят создать постоянную пару, они ищут в партнере материнские черты.
— Чарли! — вдруг воскликнула Айрин, и он испугался, что сболтнул лишнего. — Я, например, совсем не помню своей матери.
— Это не важно. Главное, что твое подсознание знает, чего ты хочешь от матери. Это очень глубокая, эмоциональная потребность, и когда тебе кажется, что у партнера есть то, что тебе необходимо, ты влюбляешься. В статье все было четко изложено. Автор — известный ученый.
— Но, Чарли, вряд ли я хотела, чтобы моя мать была мужчиной ростом шесть футов два дюйма, говорила скрипучим голосом и поедала больше пасты, чем все итальянские бойскауты, вместе взятые.
— Я не о том. Этого не увидишь глазами. Это все внутри. Ты хочешь, чтобы тебя защищали, заботились о тебе, относились по-доброму, не кричали на тебя. Словом, чтобы тебя любили. Но это только теория, предположение.
— Все, что я хочу — знаю я это или не знаю, — так это узнать, когда я тебя снова увижу.
— В выходные. Абсолютно точно. Я тоже должен быть в этом уверен. Мы должны быть вместе.
Чарли лег спать в одиннадцать и заснул с мыслями о том, как бы достать у Эда Прицци пустые бланки авиабилетов, чтобы они с Айрин могли летать туда-сюда, когда им будет нужно. В четверть двенадцатого раздался телефонный звонок. Звонил отец:
— Чолли?
— Да, папа?
— Винсент хочет тебя видеть.
— Сейчас?
— Завтра. В два часа.
— Хорошо.
— Но только не в прачечной, а у Бена.
— А что стряслось?
— Что бы ни стряслось, у нас проблемы.
Глава 6
Коррадо Прицци жил в доме своей любимой дочери, Амалии Сестеро, набожной домохозяйки, обожавшей отца не меньше своих детей и кухни. Дом, где живет топ-менеджер крупной корпорации с доходами согласно своим обязанностям, как и положено, стоял на Бруклинских высотах. Из окон открывался величественный вид на Нижний Манхэттен, что для дона Коррадо было все равно что заграница.
Ни дон, ни его сын Винсент не владели каким-либо имуществом. Особняки, машины, мебель, драгоценности, оборудование были оформлены в собственность различных компаний. Уважая традиции, они полагали, что мафиози пристало демонстрировать скромность и аскетизм, тем самым не в последнюю очередь заботясь о спокойствии налоговой службы США. Амалия сама отворила дверь, поскольку вооруженного охранника не было на месте, и расцеловала Чарли в обе щеки.
— Я угощу тебя gelu i muluni
1, Чарли, — сказала она по-сицилийски, — когда папа ляжет отдохнуть. Идем.
Чарли последовал за ней в глубь дома. У раздвижных дубовых дверей она тихо постучала. Услышав приглушенное «входите», Чарли вошел, и Амалия затворила за ним двери. В комнате, обитой темным деревом, мебель и вся обстановка были тяжелые и строгие, к чему обязывало ее серьезное предназначение — тут принимали пишу и проводили деловые встречи. Окна были плотно зашторены. В центре стола тускло поблескивали в корзине восковые фрукты. Лампа под красным абажуром с розовой бахромой лишь наполовину освещала лица собравшихся, которые всем прочим типам деловой обстановки предпочитали полумрак.
За пустым обеденным столом сидели Винсент Прицци и отец Чарли — два пожилых американских бизнесмена итальянского происхождения, в черных костюмах, при галстуках, в белых рубашках и блестящих туфлях. Их лица, обыкновенно хранившие выражение самое приятное, доброжелательное и вежливое, теперь помрачнели и нахмурились.
Винсент Прицци был сложён как трактор. Все в нем поражало суровой тяжестью: речь, подбородок и даже понятия о справедливости. Это был в высшей степени серьезный человек. Когда он пил, то, прежде чем сделать глоток, сначала полоскал рот, а потом процеживал жидкость сквозь зубы. Когда-то он работал инфорсером у своего отца, как сейчас Чарли у него. Но видеть Чарли он старался как можно реже, и виной тому было оскорбление, что нанесла им Мэйроуз почти десять лет тому назад. Он знал, что не прав, но не мог простить Чарли по трем причинам. Во-первых, Чарли был опозорен и тем самым запятнал честь семьи Прицци. Во-вторых, он мог бы жениться на другой женщине, чтобы позволить им благополучно забыть об этой истории, но он так и не женился. И как прикажете ему, Винсенту, разговаривать с собственной дочерью или выдавать ее замуж, если мужчина, которого она оскорбила, по сию пору остается холостым? Винсент хоть и не обижал Чарли, но в его присутствии бывал внутренне напряжен и смущен, тем более что не слишком, как ему казалось, умел скрывать свое отношение. Он совсем не жаждал загладить перед ним вину Мэйроуз, а только делал вид, понимая, что разлад с заместителем идет во вред ему как боссу. И это была третья причина недолюбливать Чарли. С Чарли он общался в основном через Анджело, что очень некстати укрепляло позиции отца и сына Партанна в семье, но уж больно тяжело Винсенту давались личные встречи.
У Винсента были пронзительные глаза, взгляд которых наводил ужас. Они жгли, точно лазерные лучи или вселенские молнии. Однако вызвано это было его близорукостью и нежеланием носить очки. Двигался он с трудом, иногда прихрамывая, а порой вообще не мог ходить. Каждую неделю он отсылал сто долларов в монастырь Сестер Святой крови, чтобы сестры сообща молились о нем Сан-Джерардо, покровителю всех страдающих подагрой.
Анджело Партанна был на голову выше и десятью годами старше Винсента. Анджело славился тем, что самые жестокие дела, требующие убийств или подкупа, он проворачивал в самом благодушном и веселом настроении. Боль, жадность, страх были для него не более чем простой товар. После смерти матери Чарли в 1950 году, Анджело стал большим ловеласом. Седой и лысый, точно американский гриф, с белыми усами а-ля Пуччини, он всегда был безупречно элегантен. Бугристой кожей цвета какао и носом-клювом, как у попугая, он был, наверное, обязан генам некоего арабского завоевателя, явившегося в западную Сицилию сотни лет назад. Чарли был похож на отца, как лошадь на попугая. Сходство проявлялось больше в жестах и речи, чем в чертах лица.
Чарли унаследовал разве что непроницаемые выпуклые глаза Анджело. Оба были рождены, дабы служить своему феодальному синьору, и в этом отношении время для сицилийцев как будто остановилось.
Отец и сын Партанна, главные защитники семьи Прицци, несли службу по охране всех владений Прицци, поскольку все их владения принадлежали также Партанна, Сестеро и Гарроне — именно в такой очередности.