Корни - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Хейли cтр.№ 84

Со своего места Кунта видел силуэты молодых пар – они сделали круг в большом зале, потом на веранде и снова вернулись в зал. Когда танцы закончились, все собрались у длинного стола. На столе горели свечи, а еды было столько, сколько все рабы плантации не съели бы и за год. А когда белые наелись (толстая дочь хозяина подходила к столу за добавкой целых три раза!), повариха отправила кучерам большой поднос с остатками и кувшин лимонада. Подумав, что масса вот-вот соберется домой, Кунта впился в куриную ногу и прихватил восхитительно вкусную сладость – кто-то из кучеров называл ее «эй-клером». Но массы в белых костюмах еще очень долго стояли вокруг стола, что-то обсуждали, делая жесты руками. Кто-то курил длинную сигару, кто-то держал высокий бокал с вином, красиво поблескивавшим в свете большой хрустальной люстры. Женщины в красивых платьях обмахивались платочками и прятались за своими веерами.

Когда Кунта впервые привез массу на такую вечеринку, его охватили противоречивые чувства: восхищение, обида, зависть, презрение, отвращение. Но сильнее всего было чувство глубокого одиночества и печали, от которого он смог избавиться лишь через неделю. Он поверить не мог, что существует такое невероятное богатство и люди могут так жить. Прошло много времени – и много вечеринок, прежде чем Кунта понял, что это не реальная жизнь, а странный, прекрасный сон белых людей, ложь, которую они говорят себе и друг другу. Они делают вид, что добро может родиться из зла, что можно быть цивилизованными друг с другом, не считая за людей тех, чья кровь, пот и материнское молоко позволяют им жить и наслаждаться жизнью.

Кунта хотел поделиться своими мыслями с Белл или старым садовником, но знал, что не сможет найти нужных слов на языке тубобов. И Белл, и садовник прожили здесь всю жизнь и не были способны увидеть все так, как он, чужой в этом месте и рожденный свободным. Поэтому Кунта, как всегда, оставил подобные мысли при себе – и снова почувствовал, как подступает одиночество. За долгие годы оно стало почти невыносимым.

Примерно месяца через три массу Уоллера – «вместе со всеми, кто что-то собой представляет в штате Вирджиния», по словам Скрипача – пригласили на бал в честь Дня благодарения, который его родители каждый год устраивали в Энфилде. Они опоздали, потому что массе, как всегда, пришлось остановиться по пути, чтобы проведать пациента. Когда они подъезжали к ярко освещенному большому дому по широкой аллее, вечеринка была уже в полном разгаре. Остановившись у парадного входа, Кунта спрыгнул, ожидая, пока швейцар поможет массе выйти из экипажа. И тогда он услышал это. Где-то совсем рядом кто-то ладонями бил по инструменту из тыквы, некоему подобию барабана – «ква-ква». Человек делал это так умело, с такой силой, что Кунта сразу же понял: он африканец.

Пока дверь за массой не закрылась, Кунта стоял на месте, а потом бросил поводья мальчишке с конюшни и так быстро, как только позволяла его искалеченная нога, побежал за дом и через двор. Звуки становились все громче и громче. Он понял, что музыканта обступили черные – они притоптывали и прихлопывали в свете фонарей (Уоллеры разрешили рабам отметить праздник в своем кругу). Не обращая внимания на недовольные восклицания, Кунта пробрался в самый центр и увидел его: худощавый, седой, очень черный человек сидел на корточках на земле и отбивал ритм на своем «ква-ква», а рядом с ним расположились музыкант с мандолиной и двое с погремушками из костей. Черный поднял глаза и увидел Кунту. Взгляды их встретились, и они сразу же рванулись друг к другу. Когда они обнялись, другие черные загалдели, а потом стихли.

– Ас-саляму алейкум!

– Ва-алейкуму ас-салям!

Слова пришли сами собой, словно оба они и не покидали Африку. Кунта чуть отстранился от седого.

– Я никогда не видел тебя здесь прежде, – воскликнул он.

– Меня только что продали и привезли сюда с другой плантации, – ответил седой.

– Мой масса – сын твоего массы, – объяснил Кунта. – Я вожу его экипаж.

Черные вокруг них начали нетерпеливо переступать с ноги на ногу, ожидая продолжения музыки. Им явно не нравилась столь явная демонстрация африканской близости. Кунта и седой африканец знали, что нельзя испытывать терпения черных, а то кто-нибудь скажет об этом белым.

– Я вернусь! – пообещал Кунта.

– Ас-саляму алейкум! – ответил седой, снова усаживаясь на корточки.

Кунта постоял, пока музыка не зазвучала вновь, а потом резко развернулся, пробрался сквозь толпу и, опустив голову, подавленный и смущенный, побрел к экипажу массы Уоллера.

После этого Кунта постоянно думал о седом африканце. Из какого он племени? Он явно не мандинго. Он не похож на другие племена Гамбии, известные Кунте. Да и на большом каноэ таких не было. По седым волосам Кунта понял, что он гораздо старше его – может быть, ему столько же дождей, как сейчас Оморо. Как же они почувствовали, что оба – слуги Аллаха? Тот человек легко управлялся с речью тубобов, но не забыл и ислам. Наверное, он очень давно живет в землях белых людей, больше дождей, чем Кунта. Он сказал, что его недавно продали отцу массы Уоллера – где же он был все дожди до этого?

Кунта перебирал в памяти других африканцев, которых увидел за те три дождя, что был кучером – чаще всего в этот момент рядом был масса, и он не мог им даже кивнуть, не говоря уже о том, чтобы встретиться наедине. Среди них явно была пара мандинго. Чаще всего африканцы встречались ему, когда они по субботам проезжали мимо рынка рабов. Но после того, что случилось как-то утром полгода назад, Кунта решил никогда больше не ездить этой дорогой – конечно, если этого можно было избежать, не вызвав подозрений массы. В тот день он услышал жалобные крики молодой женщины из племени джола, закованной в цепи. Он повернулся, чтобы посмотреть, что случилось, и увидел, как она широко распахнутыми глазами смотрит прямо на него, умоляя о помощи. Охваченный горьким стыдом, Кунта стегнул лошадей, и они понеслись вперед так быстро, что массу отбросило на спинку сиденья. Собственный поступок поверг Кунту в ужас, но масса ничего не сказал.

Однажды Кунта встретился с африканским рабом в городе, когда ожидал массу в экипаже. Но языки их племен оказались совершенно разными, а на языке тубобов тот человек говорить еще не научился. Кунте казалось невероятным, что лишь после двадцати дождей в земле белых ему удалось встретить африканца, с которым он смог поговорить.

В следующие два месяца Кунте казалось, что масса посетил всех пациентов, родственников и друзей в пяти округах – но только не собственных родителей в Энфилде. Он уже подумывал попросить у массы подорожную, чего никогда не делал прежде. Однако ему пришлось бы отвечать на вопросы, куда он собирается пойти и зачем. Он мог бы сказать, что хочет повидаться с Лизой, кухаркой из Энфилда, но тогда масса мог бы подумать, что между ними что-то есть. Он сказал бы об этом родителям, а те непременно передали бы Лизе. Вряд ли это кончилось бы чем-то хорошим: Кунта знал, что Лиза давно положила на него глаз, но чувства эти не были взаимными. Так что подорожную Кунта просить не стал.

Ему так хотелось вернуться в Энфилд, что он начал срываться на Белл – раздражение его нарастало, потому что он не мог поделиться с ней. Ему было известно, что она не терпит всего африканского. Ему хотелось поделиться со Скрипачом и старым садовником, но в конце концов он решил, что хотя они никому и не скажут, но все же не смогут оценить всей важности встречи с человеком с родины после двадцати дождей.