Корни - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Хейли cтр.№ 74

Скрипач тоже чувствовал себя гораздо лучше. Он постоянно сплетал кукурузные стебли, чтобы размять пальцы сломанной руки. Тем вечером он попробовал сыграть на своем инструменте. Взяв скрипку за гриф и зажав ее корпус подбородком, он стал водить по струнам своей палочкой. На палочку были натянуты длинные, тонкие волосы. Собравшиеся вокруг черные кричали и хлопали после каждой песни.

– Ничего не выходит! – с отвращением вздыхал Скрипач. – Пальцы все еще не гнутся.

Когда они остались одни, Кунта нерешительно спросил:

– Что такое «гнутся»?

Скрипач согнул и разогнул пальцы:

– Гнутся! Гнутся! Понял?

Кунта кивнул.

– Повезло тебе, ниггер, – сказал Скрипач. – Ты целыми днями работаешь в саду. Мало кому достается такая легкая работа – только на плантациях, которые намного больше этой.

Кунта подумал, что понял Скрипача, и это ему не понравилось.

– Работа тяжелая, – сказал он. И, указывая на Скрипача, сидевшего на стуле, добавил: – Тяжелее этой.

Скрипач усмехнулся:

– Ты прав, Африканец!

«Месяцы» (так здесь называли луны) потекли гораздо быстрее. Вскоре жаркий сезон («лето») закончился, и начался период уборки урожая. Работы у всех, включая Кунту, заметно прибавилось. Все черные, даже Белл, работали на поле, а Кунта, кроме своего сада, следил еще за курами и свиньями. В разгар уборки хлопка ему поручили ходить с повозкой вдоль рядов. Кунта не возражал против дополнительной работы – вот только необходимость кормить грязных свиней сводила его с ума. Он редко возвращался в хижину до темноты. Порой так уставал, что даже забывал об ужине. Сняв соломенную шляпу и ботинки (чтобы облегчить ноющую боль в обрубке ступни), он падал на кукурузный матрас, натягивал набитое хлопком лоскутное одеяло и мгновенно засыпал прямо в одежде, пропитанной потом.

Вскоре потянулись повозки, доверху заполненные хлопком, потом пришла очередь кукурузы, а потом повсюду стали развешивать на просушку золотистые листья табака. Кабанов забивали, мясо подвешивали над дымными кострами из дерева гикори. Становилось все холоднее. И вот вся плантация уже готовилась к «танцу урожая». Это событие было таким важным, что на нем обычно присутствовал сам масса. Всеобщее возбуждение было так велико, что Кунта решил прийти на праздник, хотя все еще питал презрение к черным, не знающим Аллаха. Впрочем, участвовать он не собирался – только смотреть.

К тому времени, когда он набрался смелости присоединиться к празднику, веселье было в полном разгаре. Скрипач, пальцы которого наконец-то обрели гибкость, весело пиликал по струнам. Другой черный отстукивал ритм двумя скрепленными коровьими костями.

– Кэкуок! – выкрикнул кто-то.

Танцующие разбились на пары и выстроились перед Скрипачом. Женщины ставили ноги на колени мужчинам, и те завязывали им шнурки. Потом Скрипач выкрикнул:

– Смена партнеров!

Когда пары поменялись партнерами, Скрипач заиграл что-то быстрое и веселое. Движения танцующих имитировали посадку культур, рубку дерева, сбор хлопка, работу косами, сбор початков кукурузы и погрузку сена в повозки. Это было настолько похоже на танцы урожая в Джуффуре, что Кунта и сам не понял, как здоровой ногой стал отстукивать ритм. Осознав это, он смущенно огляделся, надеясь, что никто не заметил.

Но никому не было до него дела. В тот момент почти все смотрели на стройную девочку четвертого кафо, которая кружилась в танце, легкая, как перышко. Голову она запрокинула, глаза прикрыла, руки ее совершали грациозные движения. Вскоре остальные утомленные танцоры разошлись в стороны, чтобы перевести дух и полюбоваться девочкой. Даже партнеру трудно было успеть за ней.

Когда партнер, задохнувшись, сдался и сама девочка начала спотыкаться, зрители стали подбадривать ее громкими криками и хлопаньем в ладоши. Крики стали еще громче, когда масса Уоллер наградил девочку пятидесятицентовиком. Широко улыбнувшись Скрипачу (тот тоже улыбнулся и поклонился в ответ), масса покинул черных. Но кэкуок еще не закончился. Другие пары, немного отдохнув, снова вышли в круг, готовые плясать хоть до утра.

Кунта лежал в своей хижине, размышляя о том, что увидел и услышал, когда в его дверь неожиданно постучали.

– Кто там? – с удивлением спросил он.

За все время, что он тут прожил, к нему приходили лишь два раза.

– Открой дверь, ниггер!

Кунта открыл дверь. Перед ним стоял Скрипач. От него сильно пахло спиртным. Хотя это было неприятно Кунте, он ничего не сказал. Скрипачу хотелось поговорить, и было бы нехорошо прогонять его только за то, что он пьян.

– Ты видел массу! – возбужденно заговорил Скрипач. – Он не знал, что я играю так хорошо! Вот увидишь, теперь он позовет меня играть для белых, а потом выкупит!

Вне себя от счастья, Скрипач уселся на трехногий стул Кунты, держа скрипку на коленях, и продолжил:

– Вот увидишь, я буду играть с лучшими! Ты когда-нибудь слышал о Сае Гиллиате из Ричмонда? – Скрипач помолчал, потом махнул рукой. – Да нет, конечно, ты не слышал! Это лучший раб-скрипач в мире! И я играл с ним! Теперь его место только на больших балах белых людей – на бале в честь скачек и все такое. Видел бы ты его: позолоченная скрипка, красивая одежда, русый парик – и, боже, какие манеры! Ниггер по имени Лондон Бриггс играет на флейте и кларнете! Менуэты, рилы, конги, хорнпайпы, джиги – не важно, что мы играем, но мы играем, а белые пляшут как черти!

Скрипач говорил целый час, пока алкоголь не выветрился. Он рассказал Кунте о знаменитых рабах-певцах, работавших на табачных фабриках в Ричмонде, о рабах-музыкантах, игравших на «клавесине», «фортепиано» и «лютне» (Кунта не понимал, что это такое, но кивал). Все они научились играть, слушая белых музыкантов из какого-то места, называемого «Европой». Этих музыкантов приглашали на плантации, чтобы они учили детей массы.

На следующее утро все получили новые задания. Кунта видел, как женщины смешивают горячее растопленное сало со щелоком из древесной золы и водой, потом варят и охлаждают в деревянных корытах, оставляя на три дня и четыре ночи. После застывшую массу нарезали продолговатыми брусками – так получалось твердое коричневое мыло. Кунта с отвращением смотрел, как мужчины заквашивали яблоки, персики и хурму, превращая их в жидкость с противным запахом, «бренди». Жидкость эту разливали по бутылкам и бочкам. Другие смешивали липкую красную глину, воду и сухую кабанью щетину и заделывали этой смесью щели в своих хижинах. Женщины набивали матрасы кукурузными стеблями. В ход шел и просушенный мох. Новый матрас для массы набили гусиными перьями. Раб-деревщик вырезал новые корыта, где в мыльной воде замачивали одежду, прежде чем прокипятить ее и развесить на деревянной решетке. Раб-кожевник, прежде делавший хомуты, упряжь и ботинки, теперь занимался выделкой коровьих шкур. А женщины красили хлопковую ткань, купленную массой для шитья, в разные цвета. На всех кустах и изгородях, как в Джуффуре, теперь висели красные, желтые и синие ткани.