Она с рождения крутилась в тесном мирке своей общины, что порой угнетало – все время одни и те же знакомые лица, знакомые разговоры, хотя, как говорят, постоянство полезно для здоровья. Новые люди случались у них редко. На ее памяти, всего две семьи со стороны были приняты в общину. Если кто-то умирал, хозяйство переходило к родственникам.
Работник Джейкоб появился у них, когда отец заболел и перестал справляться с работой. Он был первым новым человеком за долгое время.
В четырнадцать лет она уже знала, за кого выйдет замуж. Они с Диконом подружились еще в первом классе, в первый же школьный день, и стали неразлучны: вместе играли, лазали по деревьям, озорничали, вместе учились и делали глупости. Первый друг, первый поцелуй, первая любовь. Они родились с разницей в четыре дня.
Когда им исполнилось восемнадцать, они поженились. Свадьба была в августе, во время сбора урожая. Подружки невесты нарядились в темно-палевый, столы украсили колосьями пшеницы и кукурузными початками.
По проторенной тропе жизнь, к ее удовольствию, покатилась просто и легко. Детей пока не было, но это ведь не сразу. Отец и братья Дикона помогли ему построить дом на земле родителей. Год спустя им начали напоминать, что пора бы подумать о детях. И тут заболела и вскоре умерла ее мать. Она ощущала равно вину и облегчение, поскольку вопрос о детях был на время отложен. Вслед за матерью умер отец. Оба ушли так быстро, оставив после себя скорбь, боль и внезапную пустоту в груди. Сознание ей будто заволокло туманом.
И пусть она была взрослая женщина, она чувствовала, что существует на земле, в общине, благодаря своим родителям. Они были из основателей Прэри-Рок, столпов их небольшого, но значительного общества. Несмотря на замужество и надежды построить собственную семью, родители оставались ее фундаментом, ее корнями, которые теперь обрубили, и без них она неуверенно зависла в воздухе. Даже в последние годы, когда ей приходилось заботиться о них, она по-прежнему по-детски зависела от них. Она потеряла их в несколько месяцев. Ей было совсем не легче оттого, что смерть прекратила страдания ее матери, а отец соединился со своей любимой женой, ей было бесконечно жаль себя. Она знала, как это бывает, из книг и фильмов: ты хочешь снять трубку и позвонить, а потом вспоминаешь, что звонить некому, и земля уходит у тебя из-под ног, пока жизнь вокруг идет своим чередом. Она знала, что и для нее настанет такое время, но не ожидала, что чувство потерянности будет настолько сильно. Неуверенность, нерешительность, сомнения во всем мучили ее. Знать и переживать, как оказалось, – это разные вещи.
Ее пугало, что сомнения, точно путы, сковывают каждую мысль в ее голове, пытаются придушить любую идею, приходящую на ум, будто в ее мозгу поселился наглый захватчик, которого никак не выгонишь прочь.
Совсем как Джейкоб, нанятый ими работник. Он почему-то не шел у нее из головы. Мысли о нем преследовали ее, точно тень, и сколько она ни пыталась избавиться от них, у нее ничего не выходило. Она не могла объяснить, почему постоянно думает о нем. Пыталась избавиться от мыслей о нем, но они упрямо не желали покидать ее. Вот только когда он смотрел на нее, его глаза, темные и глубокие, казалось, проникают ей в самую душу. Она отворачивалась. Но и сама заглядывалась на него.
Наследники в Прэри-Рок самостоятельно решают, какие культуры выращивать на своем новом наделе, не забывая, однако, об общественных нуждах. Раз в неделю проходят большие собрания, на которых обязаны присутствовать все, – это помимо собраний по отдельным вопросам, вне расписания. И вот, придя как-то раз на общее собрание, она невольно становится центром внимания.
– Фруктовые деревья? – слышит она резкий голос. Это Барнаби: его пальцы напоминают мощные корни, входящие в землю.
– Ммм… – мычит она в нерешительности, поскольку все поворачиваются к ней.
– Земля с северной стороны хороша для фруктов, там больше солнца.
– Мы и в южной части получаем хороший урожай, – хмурится Харриет.
– Конечно, Харриет, вы молодцы. Но солнца на севере все-таки больше, вот о чем я толкую.
Все оживляются. Ее потеря – это приобретение для деревни, они посадят что-то новенькое в память о ее родителях, потом все вместе будут лакомиться плодами.
– Я много хорошего слышала о миндальных садах, – говорит Глэдис.
– Но Бобби уже выращивает у себя миндаль, – напоминает Барнаби.
– Да, но мало.
– Почему? – с обидой спрашивает Бобби. – Всей общине хватает. Да сколько этого миндаля нам нужно?
– А сколько всего можно сделать из миндаля? Миндальное масло, миндальную пасту, миндальное молоко… а мы едим только орехи. – Глэдис оглядывается по сторонам, ища у собрания поддержки. Кое-кто заинтересовался, но большинство – нет. Она пожимает плечами. – Ладно, ей решать.
– Ммм… – снова мычит наследница.
– Может, ей сливы посадить? – предлагает Дороти и пускается в рассуждения о достоинствах чернослива, что последнее время от нее только и слышно. Наверное, врач прописал ей диету из чернослива, показанную при геморрое. С тех пор как в ее жизни появился чернослив, она стала другим человеком – будто у нее новый любовник или еще что.
Джейкоб. Она снова вспоминает о нем. Вот он, стоит в уголке ее сознания, наблюдает за ней.
Поднимается шум. Все, как обычно, стараются перекричать друг друга, уесть и переплюнуть, пока Барнаби повелительным жестом не устанавливает тишину.
– Последнее слово за ней, – мягко произносит он.
Наследница обводит взглядом собрание.
– Я не знаю, не знаю. Я не знаю. Я правда не знаю. – Она хватается руками за голову и закрывает глаза.
Прочие озабоченно переглядываются.
– Дайте ей время, – говорит Барнаби.
– Но время для посадки…
– Дайте ей время, – повторяет он.
В машине по дороге домой они с Диконом молчат. Она вздыхает, хочет что-то сказать, но обрывает себя.
– Что? – Он устремляет на нее полный нетерпеливого внимания взгляд. И даже сбрасывает скорость.
Она качает головой.
– Ты же собиралась что-то сказать.
– Да ничего. – Она отворачивается к окну. – Я не знаю.
Вскоре община начинает прессовать ее, все сильнее и сильнее, хотя Барнаби пытается поддерживать спокойствие.
Каждый день она навещает свой новый участок на юге, свой акр, на котором должна что-то посадить или посеять. Земля уже готова, вспахана, но она по-прежнему понятия не имеет, что же там выращивать. Она садится на раскладной стул, который привозит с собой, и смотрит на землю, надеясь, что ее посетит вдохновение, но вместо того мысли ее рассеянно блуждают в прошлом. Слишком много вопросов, слишком много сомнений.
Соседи и друзья по очереди приходят к ней с предложениями – приносят статьи, брошюры, предлагают тщательно обдуманные идеи насчет земли, снабжают ее информацией по всевозможным фруктам, орехам, овощам, зерновым, приводя свои личные аргументы в пользу той или иной культуры.