Ловец бабочек. Мотыльки - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 26

В полутьме — общую гримерную освещали скудно, здраво полагая, будто кордебалету особый макияж не надобен — ее лицо гляделось белым и совершенным. Хороший грим на многое способен.

— Смотря что вам нужно, — сказала Ольгерда.

И продала самый сильный из кремов.

И спустя неделю — еще один… и еще… а потом… потом крема закончились. Вдруг… и не столько в них дело, сколько в особых каплях, которые Ольгерда добавляла. Капли эти, поднесенные братцем — иногда и он делал подарки — оказывали благотворнейшее влияние на характер Свиржевской.

А когда их не стало…

…о, старуха никогда-то не отличалась кротостью нрава, но ныне… истерика за истерикой, скандал за скандалом… и разбитая о голову директора театра ваза стала последнею каплей.

Или не она, но роль, которую Свиржевская отказалась исполнять?

Или может, голос, сорванный вдруг…

…и как-то так вышло…

…удачно вышло…

— Тетка рассорилась с Белялинской после того, как кто-то там умер… испугалась? Не знаю, я не вникала, но вышло так, что из-за этой ссоры Белялинска потеряла клиентов. Это ведь не так просто. Сама она не пойдет торговать запретным. Да и… теперь я лучше понимаю ее характер… одно дело принести запретный груз старой подружке и остаться с чистыми руками, и другое — превратить свой салон в этакий рынок. Нет, она слишком трясется над своим лицом…

Коты существуют затем, чтобы было на ком выместить избыток доброты.

Жизненное наблюдение почтеннейшей панны Юговой, известной строгим нравом своим и некоторой степенью мужененавистничества.

Панне Белялинской вновь не спалось.

Одиноко.

Холодно.

И пусть прежде супруг донельзя раздражал ее своим сопением и вообще самой своей способностью спать, когда вся жизнь рушится, но ныне в его отсутствие она вдруг почувствовала себя… беззащитной?

Комната огромна.

Сумрачна.

Тени.

Пыль. И запах этот, сладковатый, то ли ветоши, то ли гнилья… с окон сквозит, а камины вновь не топили… ничего, вот вернется и тогда…

…она накинула на плечи старую шаль, подаренную Феликсом еще в те времена, когда он лишь начал ухаживать за нею. Давно бы выкинуть ее. Поизносилась. Вытерлась. И вид утратила совершенно. Да и было у панны Белялинской множество иных шалей, куда лучше этой, но вот поди ж ты, привыкла.

Не то, чтобы стало теплей.

Спокойней?

Верно.

Она зажгла свечу, слепленную из огарков — прием стоил непозволительно дорого, и ныне приходилось вновь экономить — и вышла из комнаты. Коридор выстыл. И здесь, на втором этаже, становилось очевидно, что хозяева дома, как и сам дом, переживают далеко не лучшие времена.

Пол скрипит.

Стены голые. И темные прямоугольники на этих стенах — следы картин, которых не стало… уцелел лишь портрет панны Белялинской и то потому как ценности не имел.

Исчезли напольные вазы.

И рыцарский доспех, стоявший некогда в углу. За него выручили едва ль четвертую часть изначальное суммы. Скупщик кривился и все норовил сказать, будто бы доспех этот — новодел, которому едва ль полсотни лет исполнилось, а такое ныне покупать не станут.

Мода вышла-с.

Тишина.

И доски рассохшиеся скрипят под ногами. Ковер… ковер отдали, почитай, за бесценок… и тот огромный комод, которого ничуть не жаль, потому как был он уродлив.

Панна Белялинска вздохнула бесшумно.

…одиночество стало почти невыносимым. Она спустилась в гостиную и уже там, забравшись в кресло, ждала утра. А дождалась гостя.

— Не спится? — осведомился дорогой нелюбимый родственник, выпуская клубок желтого дыму.

— И тебе, как вижу?

Он был слегка пьян. А может, не в вине дело? Панна Белялинска вглядывалась в лицо дражайшего кузена, выискивая на нем малые приметы больших страстей.

Слегка обрюзг.

И морщины появились, пока едва заметные, но все же… и вот эта оттопыренная губа… ноздри раздуты… привычка преглупая то и дело касаться их, будто проверяя, на месте ли нос. Ногти желтоваты. И глаза… теперь как-то особенно заметен этот ядовитый оттенок.

Братец усмехнулся.

— Не по нраву?

— Какая разница?

— Ты права, никакой. Знаешь, я удивился, получив от тебя приглашение… — он курил трубку с тонким длинным чубуком, который, казалось, чудом не ломался в неловких его пальцах.

Растрепанный.

С закатанными по локоть рукавами грязной рубахи, кузен был именно таков, каким она его запомнила. И смешно стало — столько лет, а ничего-то не изменилось. Разве что на руках этих проступили темными жилами вены. И на коже появился мелкий узор шрамов.

— Слушай, а тебе эту девчонку совсем не жаль? — поинтересовался он, сделав длинную затяжку.

— Да что вы все заладили… не жаль! Не жаль! — воскликнула панна Белялинска, вскочив с диванчика. — Никого не жаль! И…

— Успокойся, — жестко велел Вилли. — Я ж просто так, для информации.

Он выдыхал дым медленно, выпуская тоненькой струйкой.

Выдохнул.

И глаза закрыл. Лег, запрокинув голову…

— Я знаю, что не жаль… тех девок не жалеешь, и эту тоже…

Она застыла.

Знает?

Откуда? Он в доме, но… но в этом доме не говорят о делах, о которых говорить опасно. Да и товар… подземелья подземельями, однако панна Белялинска после того раза больше не заглядывает в них. Есть иные места…

— Не дергайся, — лениво произнес братец. — И не притворяйся, что не понимаешь, о чем говорю. Мне Мария все рассказала…

— Дура!

— Женщина, — он пожал плечами. — Девушка… наверное… слишком давно девушка… ей бы замуж… вот и тянет, к кому попало.

Панна Белялинска с трудом сдержала гнев.

Вот…

Дура!

Дважды дура… повелась на смазливое личико?

— Опасную игру ты затеяла, — меж тем продолжил Вилли, не открывая глаз. — Одно дело всякую ерунду через границу таскать, по головке, если поймают, не погладят, верно, но… другое дело — такие штуки… тут не каторга, дорогая… тут костром дело пахнет.

— Костры отменили.

— Не для таких дел. Поверь. Для тебя, коль вскроется, разложат… и местные дровишек принесут.

— Зачем ты это говоришь?

— Затем, что любопытно, — он выронил трубку. — Как далеко ты готова зайти?