Правила ведения боя. #победитьрак - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Гордеева cтр.№ 109

Страница

Забегаю вперед и спрашиваю, правильно ли понимаю, что в любой доклинической медицине, в любом доклиническом опыте участвуют здоровые животные. «Конечно, нет. Сначала мы должны победить рак. А что прикажете побеждать, если животное здорово?» – отвечает Елена Михайловна.

Настаиваю: «Но разве невозможно подобрать животных с идентичными опухолями для какого-то эксперимента?»

Трещалина вздыхает: надо было слушать от начала до конца и не перебивать. Ее желание во всех деталях рассказать о том, как устроена эта экспериментальная часть науки, совершенно понятно. Дело в том, что даже те пытливые обыватели, которые желают постичь алгоритм появления и внедрения новых противоопухолевых (или любых других спасительных) препаратов, редко интересуются тем, что стоит в самом начале пути. Обыкновенная психология пациента: нам не важно знать до мелочей, кто и как подбирал слагаемые этого гениально сошедшегося уравнения, нам важен результат, которым мы смогли бы пользоваться немедленно. И это так похоже на расхожие претензии пациентов (реальных и мнимых): отчего всё так долго, неужели эти ученые не могут быть порасторопнее, быть может, это козни их боссов или даже фармкомпаний. Однако в таком результате, как лекарство от рака, мелочи действительно очень важны.

«Дело в том, что возбудителей опухоли нет. Опухоль возникает не как инфекционный процесс, а в силу некоторой цепочки спонтанных событий, ход и взаимосвязь которых еще до конца не понятна никому в мире, – объясняет Трещалина. – Конечно же, у животных опухоль может возникнуть самостоятельно, без наших дополнительных усилий. Но такие опухоли возникают в разное время, достигают разного размера, количество этих опухолей всегда разное, и времени у исследователей, и особенно у ожидающих пациентов, не хватит, чтобы на них что-либо изучить. Ну, дадите ли вы, Катя, моей лаборатории каких-нибудь 50 лет, если лекарства ждут близкие вам люди? Конечно, нет. И будете правы. Врач идет за пациентом – онкологический больной от него убегает по скорости развития болезни, поэтому мы должны опередить болезнь. И вся доклиническая онкология методически сформирована так, что самые краткосрочные и самые информативные тесты туда включены. Среди краткосрочных тестов опухолевого роста – так называемые прививаемые опухоли. Исходно вы правы, они получены от самопроизвольно возникших опухолей, чаще всего у человека. Забираем операционный материал и консервируем его соответствующим образом. В XXI веке это не проблема, сейчас криоконсервацией занимается вся трансплантология. То же самое и у нас. Законсервированные опухолевые ткани и клетки живут сотнями лет: в атмосфере жидкого азота при температуре минус 190 градусов они могут жить всегда. Но быстро размороженные и пересаженные животному в соответствующем количестве, они его убьют, и убьют так быстро, как определила до этого огромная армия доклинических онкологов, живших в XX веке. Вторая половина XX века – время, подарившее онкологии возможность доклинического изучения, быстрого создания противораковых методов и средств лечения. Потому что количество и разнообразие опухолей, которые прививаются от животного к животному и могут быть сохранены в хранилищах, имеют почти все варианты, характерные для человека. Это не значит, что соответствующий вариант опухоли даст точную рекомендацию по лечению аналогичного варианта рака у человека, но это значит, что сформированный пласт опухолей, их панель, даст возможность спрогнозировать эффект: если на моделях ученые получили эффект определенной высоты, длительности и воспроизводимости, значит, есть все основания ожидать его в клинике. Всё это касается опухолей трансплантируемых, то есть искусственно подсаженных подопытному животному.

Но есть еще опухоли, рост которых спровоцирован различными воздействиями (они называются индуцированными). Вызвать опухоль чем-то полезным нельзя. Она возникает в ответ на жесткое рентгеновское излучение, гамма-излучение или канцерогены. С ними труднее, поскольку количество опухолей, которые появятся при воздействии канцерогенов, невозможно спрогнозировать, и нельзя предсказать срок, в течение которого на каждое отдельное животное следует воздействовать для образования опухоли.

Поэтому из материалов, полученных после изучения огромного количества опухолей, – поясняет Трещалина, – созданы специальные панели. В них есть характеристики по чувствительности ко всем существующим средствам. Эти панели обладают большой прогностической ценностью для клиники: с такой-то степенью вероятности при таких-то условиях применения вы можете выполнить то, что даст вам в конце вот такой результат. Если средство на моделях показало эффективность и мы точно знаем, что в определенной дозе (например, пять раз вводить внутримышечно или внутривенно, ведь на животном можно испытать любой метод введения) эффективность доказана, значит, мы передаем средство в руки токсикологов, которые на здоровых животных выявляют степень безвредности этого вещества. После этого данные совмещаются и оцениваются».

Получается, что профессор Трещалина, как и ее коллеги по всему миру, имеет дело с живыми организмами, но не с теми, для блага которых этот процесс осуществляется. И во многом успех или неуспех будущего препарата зависит от интуиции ученого. А такие вещи совершенно невозможно регламентировать.

Например, эксперимент завершен, ученые выяснили, как препарат распределяется по организму, как выводится, что происходит, если вещества накапливается много. Вроде бы всё учтено. Но! Ведь может быть такое, что уже после завершения эксперимента выяснится, что какое-то мизерное, несущественное количество препарата осталось в организме? И продолжало там действовать? И это действие оказалось важным, кардинально меняющим ход вещей? Так, по логике, не должно было быть. Но именно так и получилось. И это неучтенное минимальное количество вещества в будущем дало непрогнозируемый положительный или отрицательный эффект. Знания о распределении, накоплении и выведении лекарственных препаратов из организма называются фармакокинетикой. Еще важны биодоступность и фармакодинамика. Эти биологические аспекты порой оказываются важнейшими в эксперименте.

«Физики и химики, вы не поверите, оказали неимоверную услугу онкологии. Многие другие, казалось бы, не связанные науки поработали на благое дело борьбы с раком, – говорит воодушевленно профессор Трещалина. – Вот, например, непосредственно в нашем институте, в моей лаборатории, мой учитель Михаил Алексеевич Преснов, один из инициаторов развития платинового направления (некоторые ученые-онкологи и микробиологи были сторонниками использования различных платиновых сплавов в лечении онкозаболеваний, такая терапия используется и сейчас) в СССР, в экспериментальной и клинической онкологии был одним из первых, кто изучал отечественный алкилирующий препарат «Сарколизин».

«САРКОЛИЗИН» – торговое название препарата «Мелфалан» (также встречается «Алкеран»). Это цитостатический, то есть нарушающий процессы роста, развития и деления злокачественных клеток препарат алкилирующего (разрушающего структуру ДНК) действия. Один из первых отечественных химиопрепаратов.

Страница