Правила ведения боя. #победитьрак - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Гордеева cтр.№ 102

За первое десятилетие 2000-х прививку от рака шейки матки сделали 100 миллионам девочек 11–13 лет. В развитых странах бесплатную прививку с согласия родителей делают, как правило, в 12 лет: вирус передается половым путем, и прививку лучше всего сделать до начала половой жизни. Впрочем, теперь об этом популярно рассказывают по телевидению и даже на улицах больших городов в развитых странах.

В некоторых странах вакцинирование даже внесли в официальный прививочный календарь. И если о первом поколении девочек, чьи родители еще подписывали специальное согласие на «экспериментальную» прививку, можно сказать, что они «не до конца понимали, спасает ли вакцина от вируса папилломы человека и, следовательно, от рака шейки матки», то теперь, когда эти девочки сами стали мамами, а их медицинские карточки – важной страницей в истории медицины, есть исследования, подтверждающие: своевременное вакцинирование приводит к снижению риска развития ВПЧ и провоцируемого им рака шейки матки.

В общем, резюмируя все имеющиеся к концу второго десятилетия XXI века знания, можно с уверенностью заявить: в обычной человеческой жизни «заразиться раком» нельзя, невозможно. Но можно подхватить инфекцию, повышающую риск ракового перерождения. При этом надо понимать, что даже в самом неудачном случае между моментом заражения и развитием опухоли пройдет по меньшей мере несколько лет и к моменту появления симптомов онкологического заболевания от вирусной инфекции, которая его вызвала, скорее всего, не останется и следа. В любом случае риска заражения онкогенными вирусами легко избежать. Достаточно соблюдать элементарные требования гигиены: большинство вирусов, канцерогенность которых на сегодняшний день доказана, передаются либо половым путем, либо через кровь, вероятность заразиться ими при бытовых контактах равна нулю; для некоторых уже существуют профилактические прививки. Знания об этом – признак цивилизованности. А незнание ведет к нецивилизованному поведению, когда здоровые люди демонстративно избегают контактов с больными, мамам с больными детьми в масках устраивают обструкцию, бывшие друзья отказываются обнимать заболевшего человека, так нуждающегося в поддержке, и так далее. Если вы дочитали до этого момента, пожалуйста, запомните: рак не заразен, а равнодушие и мракобесие – губительны.

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

ОКТЯБРЬ 2010 ГОДА

Результаты химии еще неизвестны, но я вроде бы вошла в привычную колею: работа, пациенты, дом, муж, тихие минуты вдвоем. И вдруг звонок: Лайма Вайкуле. Моя дочь как-то нашла ее, мою любимую певицу. И договорилась об этом звонке. Даже больше – о приглашении на концерт. Могла ли я представить себе такое приглашение? Нет, конечно, не могла. Улыбаюсь и совершенно непроизвольно плачу от радости. Долго мысленно выбираю наряд, представляю, как войду в зал – красивая, худая, с макияжем…

Но накануне случается непредвиденное: температура, головокружение, слабость. Едем с мужем в больницу. Мне страшно. Я уже не боюсь болезни, я боюсь, что так и проведу остаток своих дней в этих поездках: дом – больница. Что ничего у меня уже не будет, ни радостей, ни концертов, ни неожиданных встреч. В таком состоянии я никуда, конечно, не пойду. Я больше вообще никуда не пойду. Жизнь, такая, какой я ее люблю, полная приключений и неожиданностей, кончилась. Мы сидим в коридоре Онкоцентра и ждем доктора. Я закрываю глаза: «Да разве ж это жизнь?

Лечащие доктора Паниной – умные и тонкие профессионалы Ольга Вотякова, Мария Кичигина и Капитолина Мелкова, – встретив Евгению в отделении трансплантации костного мозга Онкоцентра имени Блохина, поймут: это не болезнь. Это пациентка Евгения Панина боится выйти в кажущийся ей непривычным мир здоровых людей. Вердикт докторов: «Вы не просто можете, вы обязаны пойти на концерт. И там, прямо в кассе, купить билеты еще на пару концертов. Ну и что, что химия! Жизни никто не отменял! Идите! Считайте это назначением».

Спустя год после этого назначения я спрашиваю Мелкову, не страшно ли ей было отправлять едва стоявшую на ногах Панину в «место скопления людей»: инфекции, взгляды, суета, духота и, наконец, все эти переживания. Мелкова смотрит на меня так, будто я только что сморозила что-то типа «рак принесли на Землю инопланетяне». Извиняющимся тоном сообщаю: «Многие думают: заболел – сиди дома и лечись». Капитолина Николаевна смотрит еще строже. «Видишь ли, Катя, – говорит она мне назидательно, так строгая завуч обычно отчитывает нашкодившего на переменке первоклассника, – жизнь невероятно важная часть лечения. И порой мы больных с койки поднимаем, чтобы отпустить по важным показаниям «на волю». Они у нас женятся, венчаются, жизнь продолжается. Болезнь никаким образом не должна выбивать человека из общего течения жизни, потому что человеку очень трудно туда возвращаться потом. Вот представь, человек вылечился от рака, но два или три месяца по медицинским показаниям был изолирован в боксе. Как это на него повлияет? Он дичает. Даже человек из отпуска возвращается, и то проблемы с адаптацией. А после тяжелой болезни эта адаптация сложнее втройне. Что такое сложности в адаптации: это как раз пустая трата нашей бесценной жизни, которая у нас есть и в которой надо ценить каждую минуту, каждую секунду, я уж не говорю каждый час и каждый день. Мы ее тратим на страхи, на сомнения, мы включаем модель улитки: я боюсь, я не пойду, я плохо себя чувствую. Все эти чувства понятны. Я с ними неоднократно сталкивалась. В этот момент надо подхватить пациента под локотки и подтолкнуть: иди, чувствуй, переживай, плачь, радуйся, это твоя жизнь, другой не будет. Мы ради этого тебя лечим. И я тогда действительно сказала Жене: «Вы должны пойти, вы не можете не пойти. Считайте это назначением».

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

ОКТЯБРЬ 2010 ГОДА

Я надеваю парик, маску, мы с мужем едем в театр. Всё как в тумане. Я смотрю на сцену и ничего не вижу. Ничего не понимаю. Ничего не запоминаю. Помню только, что слезы скатываются под маской по щеке в угол рта. Они соленые, я их глотаю. И в этих соленых слезах, в их вкусе почему-то в тот момент для меня был вкус жизни. Я как будто со стороны смотрела на себя: «Господи! Да я жива! Я – живая!» И именно в этот момент, как нарочно, Лайма сказала со сцены: «В этом зрительном зале сидит Евгения, которой я желаю много сил». Это Соня ее попросила, нашла кого-то из ее людей, объяснила ситуацию. Доченька моя. И тут уж я расплакалась от души. Забыла, что мне душно, что тошнит, что маска, что парик и что температура. Я была так счастлива дожить до этого дня. Господи, спасибо, что я дожила до этого дня.

Этот день, этот концерт и эти соленые слезы стали для Евгении Паниной по-настоящему переломными. Так считает и она сама, и ее врачи, и дочери, и муж. В каком-то смысле она почувствовала прежний вкус жизни и поняла, ради чего столько терпела и мучилась. И почувствовала, что у нее есть силы еще побороться за эту жизнь. И главное, что за эту жизнь стоит бороться. Эта переломная точка – важнейший момент болезни. Я видела, как это происходит, как человек на глазах перестает готовиться к смерти и начинает жить, много раз. Но почему-то лучше других мне запомнилась история Светы, моей коллеги журналиста, только политического, ушедшего, как и многие люди нашей профессии, в пиар. Успешная и красивая, всегда безупречно выглядевшая и очень серьезно к этому относившаяся, отважная, отчаянная и самостоятельная, Света как будто обожглась о рак: замкнулась, перестала общаться с друзьями и знакомыми, немногим, посвященным в болезнь, категорически запрещала обсуждать ее диагноз с кем бы то ни было. Рак прямой кишки – ей этот диагноз казался чем-то неприличным, сводящим на нет ее профессиональные достижения, исключающим женскую привлекательность, словом, перечеркивающим жизнь. Светлана – состоявшаяся и состоятельная женщина. Она приняла решение лечиться в одной из самых дорогих и престижных клиник России. От любой помощи – консультации, разговоры, деньги, встречи – Света отказалась. Потом я узна́ю, что доктор, который ее лечил, был обходителен, но неразговорчив. На вопросы не отвечал, прогнозов не строил. Химиотерапия, операция, опять химиотерапия. Через год Света сдалась. «Мне кажется, я больше не хочу и не могу жить; мне кажется, всё это лечение – фикция, и я просто продлеваю свои мучения, я не знаю, зачем мне такая жизнь, я больше не хочу», – написала она мне в длинном обстоятельном письме. В конце, и я представляю, каких трудов это стоило моей независимой приятельнице, робко попросила о помощи: «Если у тебя есть знакомый доктор, который сможет меня проконсультировать и объяснить, что со мной происходит, я буду признательна».