— Ну, что скажете? — спросил я.
— Классно, полный одобрямс, — отвечал Набиль.
— Спокуха, — сказал главарь. — Драка — ништяк. Но лучше без команчей.
— Будет пятеро против троих, — заметил Тонио.
— Три амбала. Ого-го, потеха! — отозвался Янник. — А Индиану Джонса куда?
— А никуда. Порядок наводить вам, — ответил я. — Вы на своей территории.
— Если ты и коп, то какой-то странный коп, — заключил Джавад.
Во вторник они в назначенный час ждали у стройплощадки.
— Эй, мэн! — крикнул мне Янник.
Их сумки были пусты. Вместе со мной они прошли на стройку, потом собрали там булыжники, толстые деревянные палки и набили ими сумки и карманы.
— У этой троицы даже заточки есть, — сказал мне Франсуа.
Франсуа уже не заикался, но его голос дрожал. Он боялся, и этот страх возбуждал его.
— Подожди у экскаватора, — сказал я ему.
Остальные заняли позиции, иначе говоря — спрятались. Один присел за трубами, другой — за бетономешалкой. Я укрылся за экскаватором и посмотрел на часы. Рэкетиры должны появиться с минуты на минуту.
— Да вот они, — пробормотал я, внезапно оробев.
Их действительно было трое, этих отвратительных подонков, в джинсах и кожаных куртках на молниях. Они шли по стройплощадке навстречу нам. Да я же просто спятил! Моя бравая ватага была совсем другой весовой категории. Даже я, без оружия и со своим годом занятий дзюдо, мало что смог бы с такими сделать. Три типа были уже у самого экскаватора. Теперь я видел только их крутые «Мартинсы» и зашнурованные кожаные сапоги. 48-го размера, точно не меньше…
Я присел достаточно близко, чтобы услышать их разговор с Франсуа.
— Бабло принес? — спросил один из подонков.
— Нет, — ответил Франсуа.
— Гони что есть!
— Ничего нет.
Повисла напряженная тишина. Один из них гнусно ухмыльнулся. Я сперва хотел, чтобы Франсуа смог удержать удар еще несколько секунд, но теперь сам готов был сквозь землю провалиться. Остальные мальчуганы ждали моего сигнала.
— Сегодня вечером твой папан тебя не узнает.
— Я т-т-тебя б-больше не б-боюсь, — в отчаянии пролепетал Франсуа.
Он явно вот-вот даст слабину. Я поднес к губам свисток. По моему сигналу выскочили все четверо парней, и на рэкетиров обрушился дождь из камней и деревяшек. Франсуа пустился наутек и присел за экскаватором, но, вдохновленный боевыми кличами товарищей, тоже вскочил, подобрал камень, прицелился, попал! Я дал себе слово не вмешиваться, чтобы мои вожаки сами навели порядок в своем квартале. И все-таки я вышел из убежища, «сведя трусометрию к нулевому показателю», как написали бы в полицейском романе. Я наклонился, поднял камень и, когда собирался его кинуть, вдруг услышал вопль одного из рэкетиров: «Эй, атас, копы!» — и все кинулись от меня наутек! Янник ликовал:
— Эй, мэн, ну и досталось же им…
Радость была недолгой. Сзади на нас откуда ни возьмись и вправду навалились копы — двое полицейских под предводительством Бертье. На сей раз не я следил за инспектором, а он шел за мной по пятам.
— Опять вы! — вскричал он.
— Мне надо столько сказать вам…
Его глаза почти вылезали из орбит — от ярости.
— Не угодно ли объяснить мне, что вы тут делаете?
— Это все мой хрустальный шар. Я увидел, что Франсуа Филиппу нужна помощь.
— Опасаюсь я, как бы мне в один прекрасный день не пришлось навести о вас серьезные справки, — прошипел инспектор.
Я всплеснул руками в знак раскаяния:
— Я непременно разобью свой хрустальный шар, мсье инспектор, я вам обещаю.
Улыбнувшись, я зажег в глубине своих глаз несколько синих ночных звезд. Бертье кинул на меня зловещий взгляд:
— Советую вам это сделать, профессор.
Мое природное обаяние действовало на полицейских инспекторов явно слабее, чем на гостиничных дежурных.
Бертье поспешил к подручным, которым так и не удалось схватить рэкетиров. Как только полицейские ушли, Джавад ударил по рукам с Набилем, Набиль — с Янником, Янник — с Тонио, а уж Тонио ударил по рукам с Франсуа.
— Ты классный, — сказал мне Янник.
— Я дже тебе говорил: великий и уджасный, — торжествовал Джавад со своим арабским акцентом.
Я тоже хлопнул по рукам с Франсуа:
— Не забывай, мэн. У тебя есть друзья.
— Бояться больше нечего, — сказал вожак. — Он под защитой.
Я вынул из портфеля две коробки с компьютерными играми и протянул Франсуа:
— У меня для них все равно устройства нет.
Франсуа улыбнулся. Он взял игры и сразу протянул одну Джаваду, а другую — Яннику.
Со среды я уже спокойно мог заканчивать работу о происхождении и корнях этрусков. И только в пятницу меня потревожил звонок в дверь, его было так легко узнать.
— Добрый вечер, Нильс, как вы тут?
— Оу, ништяк! Велик и уджасен!
Катрин бросила на меня неуверенный взгляд и попыталась прочесть мне нотацию:
— У вас, кажется, дурные знакомства… Доктор Филипп нам все рассказал. А что, если бы все повернулось куда хуже?
Надо было бы, не кривя душой, признаться, что мне и самому так казалось, но я просто пожал плечами.
— Мне хотелось, чтобы Франсуа знал, что может рассчитывать на поддержку друзей.
Катрин кивком одобрила мои слова:
— Вам следовало бы стать воспитателем уличной шпаны, мэн.
— Черт-те что и вождь команчей. Я предпочел бы «искателя загадок». Уджасно и, главное, полная ладжа.
— И вас не колышет, что рэкетиры по-прежнему промышляют? — спросила Катрин.
— Ты из полиции или где?
Чай Марселя и шоколад Соланж
В глубине души я спрашиваю себя — а какие знаменитые искатели загадок жили до меня?
— Когда Марсель Пруст… Вы знаете Марселя Пруста, Катрин?
— Автора «Человеческой комедии», что ли?
Я ошеломленно взглянул на свою бывшую студентку.
— Ха-ха, да шучу, — тяжеловесно парировала она. — Когда вы перестанете считать меня очаровательной идиоткой?
— Кто сказал, что я считаю вас очаровательной?
Катрин состроила мне рожицу.
— Продолжайте в том же духе, — сказала она. — Обожаю, когда вы ведете себя как конферансье.
— Марсель Пруст в тот самый день, когда попробовал знаменитое печенье «мадлен», обмакнув его в чай, испытал несравненное удовольствие, необъяснимую радость. Он подумал, что должен иметь «вескую причину» почувствовать себя таким счастливым. И стал искать ее, задавшись вопросом, какая-такая магическая сила заключена в этой маленькой «мадленке» и чайной заварке. Но чем больше он ел печенье, прихлебывая чай, тем чувство счастья становилось тоньше и неопределеннее. Однако же он понимал, что это чувство связано с состоянием более ранним, с тем, что называется воспоминанием. «Не упускай меня, пойми меня, пойми загадку счастья, которую я тебе дарю»4.