— Но никто не сказал моей матери, что меня забыли в замке после экскурсии, — возразил Фредерик.
— Потому что это была непростительная профессиональная оплошность. Директору детского лагеря тут хвалиться нечем. Вот так и получилось, что вы всегда думали, будто ничего особенного не произошло, хотя на самом деле едва не потеряли и жизнь, и рассудок.
Я не слежу за новостями и не читаю газет. Эту новость мне принесла Катрин, просто положив передо мной «Франс Суар». «Гидом из замка овладел приступ безумия: он задушил графа д’Аранкура».
Мне не хотелось читать всю эту заметку. Я просто пробормотал едва слышно:
— «Если людское правосудие не всегда справедливо, то суд Божий лишь ждет своего часа».
— И откуда эта возвышенная цитата? — заинтересованно улыбаясь, спросила Катрин.
— Из «Братьев Тэмптон». Читали?
Фамильные драгоценности
Ради этрусков я готов на все. Они умеют так улыбаться из глубин вечности, словно посмеиваются над нами, не знающими о них ровным счетом ничего! Или слишком мало. Я часто посматриваю на парочку влюбленных этрусков, подаренную мне другом-археологом, и представляю себе… Вот они выходят погулять в италийских лугах. Он нежно кладет руку ей на плечо, она изящно, кончиками пальцев приподнимает платье. Сейчас прилягут пображничать и уснут, слегка хмельные и очень веселые.
Выбор Катрин Рок на соискание степени магистра истории меня очень разочаровал: «Колдовство в регионах Пуату и Сентонж в XIX веке».
На моем пути уже встречались сверхъестественные явления — стальной шарик, который катился по полу чердака над моей головою сам по себе. Я предпочитаю больше не иметь с таким дела.
— У вас извращенный вкус к острым ощущениям, Катрин.
— Где уж нам до безумной этрускомании, мсье Азар.
Катрин звала меня «мсье Азар», когда сердилась. Или была чем-то озабочена.
— Как там ваш брат? Все в порядке?
— Ему лучше. Он наконец нашел врача, который его воспринимает всерьез. Да нет, в этом плане все как надо.
— А что же в другом?
Катрин вздохнула:
— Ох, это уже семейные истории. Ничего такого, что могло бы сравниться с этрусками.
Она была не просто озабочена. Она была опечалена.
— Расскажите, что у вас не так.
Она взглянула мне прямо в глаза — будто хотела что-то понять.
— Вы мне не доверяете?
— Доверяю, Нильс… Но передо мной стоит вопрос: этот ваш интерес к другим людям — выходит ли он за рамки простого любопытства?
Она пожала плечами, будто не желала даже выслушать, что я отвечу.
— Что ж, ладно, сейчас я подогрею ваше любопытство: шурин Жана-Мари бесследно исчез.
— Шурин… кого? – повторил я, нахмурив брови.
— Ну да, Жана-Мари Ашара. Это мой жених. Помните? Высшая коммерческая школа…
— Очень хорошая школа.
— Вот-вот. У Жана-Мари есть сестра, ее зовут Франс. Его сестра замужем за Полем Дювернем. Он-то и исчез.
— Поль Дювернь, — повторил я в недоумении, — а вас-то почему так заботит какой-то там Поль Дювернь?
— Я очень привязана к Франс, — крайне раздраженно отчеканила Катрин. — Вам что, неизвестно, что это значит: испытывать к кому-то привязанность?
— Слышал кое-что об этом.
Мята, моя матушка с мятными глазами, сбежавшая с боттичеллиевской «Весны», чтобы умереть летом! А ведь Катрин, что ни говори, права: во мне воображения больше, чем чувствительности.
Катрин пересказала мне то немногое, что знала сама из телефонного разговора с Франс Дювернь. Поль уехал на работу, это было пять дней назад, и с тех пор не возвращался. Накануне исчезновения он отправил письмо жене, в котором сообщал, что его не будет три месяца.
— Вы знаете, в каких точно выражениях было написано письмо? — спросил я.
— Когда кто-то рыдает в трубку, неловко просить его прочесть письмо вслух.
Инспектор полиции должен был прийти вечером домой к Дюверням.
— Это друг семьи, — уточнила Катрин, — инспектор Бертье. Официального расследования не будет. Совершеннолетний человек не ночует дома — это не повод поднимать на ноги Министерство по чрезвычайным ситуациям.
Рискуя вновь вызвать упреки в неумеренном любопытстве, я осмелился спросить:
— Историк, в особенности специалист по этрускам, действительно имеет некоторые… гм-м-м… общие черты… гм-м-м… с детективом. В конце концов, я мог бы проверить свои способности к расшифровке документа и…
Катрин смерила меня резким взглядом:
— Вам интересно взглянуть на это письмо?
Я попытался возразить:
— Это был бы интерес…
— …чисто научный, — закончила за меня Катрин.
Так и не составив точного представления об отношениях в семье, я попросил Катрин саму объяснить Франс причину моего появления. Она молча кивнула и позвонила в дверь квартиры Дюверней. Открывшая дверь экономка знаком пригласила нас в гостиную. Франс Дювернь с осунувшимся, но безупречно накрашенным лицом, стояла рядом с человеком в серо-бежевом плаще, который тут же начал пялиться на Катрин.
— Как мило с твоей стороны! — проворковала Франс хотя и утомленным, но вполне светским тоном.
Она обняла Катрин, потом повернулась ко мне.
— Мой препод из универа, мсье Азар, — представила меня Катрин.
Глаза мадам Дювернь уцепились за мой взгляд как за спасательный круг. Должно быть, мои достоинства ей расписали слишком преувеличенно.
— Инспектор Бертье, — в свою очередь представила она мужчину, самодовольно переминавшегося с ноги на ногу.
— Я очень сожалею, что приходится знакомиться при обстоятельствах, которые уж точно совсем не таковы… как хотелось бы, — совсем зарапортовался инспектор. — Но, как я уже сказал Франс, все не так ужасно. Поль вернется. Надо всего лишь запастись терпением.
— Вы правда так думаете? — спросила мадам Дювернь, не скрывая отчаяния.
— Ну конечно! Нужно держаться. ДЕРЖАТЬСЯ! — повторил инспектор так, будто это слово было лекарством само по себе.
Тут в дверной проем гостиной просунул голову мальчуган.
— Мама, ты будешь подписывать мой дневник?
— Минутку, — прошептала мадам Дювернь в нашу сторону и скрылась.
Инспектор воспользовался этим, чтобы подмигнуть Катрин.
— Между нами говоря, дело тухлое.
— Как это тухлое, мсье? — сразу напрягшись, спросила Катрин.
— Поль-то дал деру. Старая песенка!