В подобного рода рассуждениях неправильная биология (природа – это хорошо) сочетается с неправильной психологией (мышление формируется обществом) и неправильной этикой (то, что нравится людям, есть хорошо). Отказавшись от них, феминизм ничего бы не потерял
[577].
Соперники
Люди во все века стремились к эфемерной субстанции, носящей разные названия: авторитет, важность, вес, власть, достоинство, доминирование, значимость, положение, первенство, почтение, престиж, ранг, расположение, репутация, статус, уважение. Люди голодают, рискуют жизнью, растрачивают состояние ради кусочков ленты и металла. Экономист Торстейн Веблен отмечает, что люди жертвуют столь многими предметами жизненной необходимости, чтобы произвести впечатление друг на друга, что кажется, будто они стремятся удовлетворить «высшую, духовную потребность». Статус и достоинство тесно связаны в представлении людей; это очевидно из таких слов, как chivalrous, classy, courtly, gentlemanly, honorable, noble, princely (cp. в русском языке: «благородный», «высококлассный», «аристократический», «знатный», «царский», «королевский». – Прим. пер.) и их противоположностей: ill-bred, low-class, low-rent, mean, nasty, rude, shabby, shoddy (cp. в русском языке: «низкий», «вульгарный», «плебейский», «дешевый», «убогий», «низкопробный». – Прим. пер.). Когда речь идет о внешности человека, мы выражаем свое восхищение хорошим вкусом, используя нравственные метафоры: хороший, правильный, безупречный, и критикуем безвкусное, применяя выражения, обычно описывающие пороки: как раз такое отношение историк искусства Квентин Белл назвал «портняжьей моралью»
[578].
Разве так должно действовать существо, наделенное разумом? И что служит источником этих мощнейших мотивов?
Многих животных завораживают бессмысленные украшения и ритуалы, и причины этого с точки зрения отбора уже ни для кого не секрет. Основная идея заключается в следующем. Организмы различаются своей способностью вредить и помогать другим. Некоторые создания сильнее, свирепее или ядовитее других; у некоторых из них лучше генетический набор. Эти сильные создания хотят, чтобы все знали об их силе, а существа, на права которых они могут посягнуть, хотят знать, кто конкретно обладает силой. Однако каждое существо не может протестировать ДНК, мышечную массу, биохимический состав крови, степень агрессивности и т. д. всех остальных существ. Поэтому самые выдающиеся из них оповещают о своей значимости с помощью того или иного сигнала. К сожалению, ничем не выдающиеся существа могут имитировать такие сигналы и пожинать плоды, в результате чего значение сигналов в глазах всех остальных снижается. Начинается гонка, в ходе которой более выдающиеся существа изобретают средства оповещения, которые трудно подделать, а менее выдающиеся учатся еще лучше мошенничать, а третьи стороны оттачивают свое умение отличать одних от других. Подобно бумажным денежным знакам, эти сигналы внешне неподражаемо ярки, а по существу ничего не стоят, однако относятся к ним так, словно они очень ценные, а ценными они являются как раз постольку, поскольку все к ним так относятся
[579].
То ценное, что стоит за этими внешними знаками, можно разделить на влияние (кто может тебе навредить) и статус (кто может тебе помочь). Эти два свойства часто идут рука об руку, потому что люди, которые могут навредить, также могут помочь за счет своей способности навредить другим. Тем не менее для удобства рассмотреть их стоит по отдельности.
* * *
Большинство людей слышали об иерархии подчинения, порядке клевания и альфа-самцах, существующих в животном царстве. Животные одного и того же вида не дерутся насмерть каждый раз, когда оспаривают право на что-то ценное. Они устраивают ритуальные схватки или демонстрацию силы, и один из участников отступает. Конрад Лоренц и другие первые этологи считали, что жесты, обозначающие капитуляцию, помогают сохранить биологический вид от междоусобного кровопролития и что мы, люди, оказались под угрозой, потому что утратили эти жесты. Однако эта идея происходит из ошибочного утверждения, что животные эволюционируют для выгоды биологического вида. Оно не объясняет, почему не получилось так, что появившаяся в результате мутации агрессивная особь, начавшая убивать сдавшихся соперников, одержала верх и стала характерной для всего вида. Биологи Джон Майнард Смит и Джеффри Паркер предложили другое объяснение, разработав модель того, как разные стратегии агрессивного поведения, принятые животными, могли обернуться друг против друга и против самих себя.
Сражаться в каждом противоборстве до последней капли крови – не лучшая стратегия для животного: велики шансы, что противник сформировал такую же стратегию. Сражение дорого обходится проигравшему, потому что он будет ранен или убит, а следовательно – окажется в худшем положении, чем если бы он сразу отказался от предмета притязаний. Дорого оно может обойтись и для победителя, потому что в процессе достижения победы он может также получить ранения. Обе стороны оказались бы в гораздо большем выигрыше, если бы заранее оценили, у кого больше шансов на победу, и если бы более слабый просто уступил. Поэтому животные примеряются друг к другу, чтобы увидеть, кто больше, или хвастают своим оружием, чтобы посмотреть, у кого оно опаснее, или борются, пока не станет ясно, кто сильней. Хотя побеждает только одно животное, оба остаются целыми и невредимыми. Проигравший уступает, потому что он может попытать счастья в другом месте или выждать время, пока обстоятельства не станут более благоприятными. Когда животные оценивают друг друга, у них формируются способы преувеличить свой размер: кольца перьев или шерсти, кожные мешки, гривы, взъерошенная шерсть, вставание на дыбы, рев, низкий тембр которого отображает размер резонирующей полости в теле животного. Если сражение нелегкое и победителя предсказать сложно, исход конфронтации может определить любая мелочь – например, кто появился на месте сражения первым (подобным образом люди могут быстро решить спор, подбросив монетку). Если животные почти равны по силам и ставки достаточно высоки (например, целый гарем), то может последовать полноценное сражение.
Если оба животных остаются невредимыми, то они могут запомнить результат, и в дальнейшем проигравший будет уступать победителю. Когда несколько животных в группе устраивают турниры или меряются силами по круговой системе, результатом становится «порядок клевания», который соответствует шансам каждого животного на победу в полноценной дуэли. Когда эти шансы меняются – например, когда доминирующее животное стареет или получает ранение или хилое животное набирает силу или опыт, – более слабый может бросить вызов и ранжирование может поменяться. У шимпанзе доминирование зависит не только от умения сражаться, но и от политических инстинктов: пара сообщников может победить более сильное животное, если оно вступает в борьбу в одиночку. Многие приматы, живущие группами, имеют две иерархии доминирования, по одной для каждого пола. Самки соперничают за еду, самцы соперничают за самок. Доминантные самцы чаще спариваются: во-первых, потому что могут оттеснить прочих самцов, а во-вторых – потому что самки предпочитают спариваться с ними – хотя бы потому, что половой партнер, занимающий в группе высокое положение, с большей степенью вероятности произведет таких же высокопоставленных сыновей, которые подарят самке больше внуков, чем сыновья, занимающие низкое положение
[580].