Как работает мозг - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 125

Состояния мышления невидимы и невесомы. Философы определяют их как «отношение между личностью и суждением». Это отношение из разряда «считает, что», «желает, чтобы», «надеется, что», «притворяется, что». Суждение – это содержание убеждения, нечто очень приблизительно напоминающее значение предложения – например, «Мэри находит ключи» или «Ключи в спальне». Содержание убеждения относится к сфере, отличной от фактов реального мира. Суждение «В парке Кембридж-Коммон пасутся единороги» ложно, однако суждение «Джон считает, что в парке Кембридж-Коммон пасутся единороги» вполне может быть истинным. Чтобы приписать кому-либо убеждение, мы не можем просто подумать мысль, как обычно это делаем, ведь тогда мы не сможем узнать, что Джон верит в единорогов, не веря при этом в их существование сами. Нам нужно взять эту мысль, заключить ее в мысленные кавычки и подумать: «Так думает Джон» (или хочет Джон, или надеется, или предполагает). Более того, все, что мы можем подумать, также представляет собой нечто, что мы можем подумать о мыслях кого-то еще («Мэри знает, что Джон думает, что существуют единороги…»). Для этих многослойных, как головка лука, мыслей внутри мыслей нам нужна особая вычислительная архитектура (см. главу 2), а также, когда мы сообщаем их другим, рекурсивная грамматика, идею которой предложил Хомский и которую я описываю в книге «Язык как инстинкт» ^[362].

Мы, простые смертные, не можем непосредственно читать мысли других людей. Тем не менее мы можем делать удачные предположения, судя по тому, что они говорят, что мы читаем между строк, что они показывают с помощью мимики и глаз, и что наилучшим образом объясняет их поведение. Это самый выдающийся талант нашего биологического вида. После прочтения главы о зрении вы, вероятно, пребываете под впечатлением от того, как человек отличает собаку от других объектов. А теперь представьте, насколько сложнее узнать собаку в пантомиме, изображающей, как человек выгуливает собаку.

И все же дети каким-то образом умудряются это сделать. Навыки, необходимые для чтения мыслей, человек начинает развивать уже в колыбели. Двухмесячный малыш смотрит на глаза взрослого; полугодовалый знает, когда взрослый смотрит на него; годовалый смотрит на то, на что смотрит родитель, и следит за глазами родителя, когда не уверен, почему родитель выполнил то или иное действие. В возрасте примерно 1,5–2 лет дети начинают отделять содержание мышления других людей от своих собственных убеждений. Они демонстрируют эту способность обманчиво простым способом: притворяясь. Когда малыш играет с мамой, которая говорит ему, что звонит телефон, и дает ему банан, он отделяет содержание притворства (банан – это телефон) от содержания своих собственных убеждений (банан – это банан). Двухлетние дети пользуются глаголами умственных действий – такими, как «видеть» и «хотеть», а трехлетние используют такие глаголы, как «думать», «знать» и «помнить». Они знают, что человек, который смотрит на что-то, обычно хочет это получить. Они понимают, что такое «идея». Например, они знают, что нельзя съесть воспоминание о яблоке и что человек может сказать, что в коробке, только если заглянет внутрь.

К четырем годам дети уже проходят непростой тест на знания о мышлении других людей: они могут приписывать другим людям убеждения, которые сами считают ложными. Типичный эксперимент таков: ребенок открывает коробку «Смартис» и с удивлением обнаруживает, что внутри лежат карандаши. («Смартис», как объясняют американской аудитории британские психологи, это как «Эм-энд-эмс», только лучше.) Потом ребенка спрашивают, что ожидает найти в коробке человек, который только входит в комнату. Хотя ребенок знает, что в коробке карандаши, он отделяет это знание, ставит себя на место входящего и говорит: «Смартис». Трехлетнему ребенку сложнее игнорировать свое знание: он продолжает утверждать, что вошедший человек будет ожидать найти в коробке с конфетами карандаши. Впрочем, маловероятно, что у трехлетних детей отсутствует сама идея мышления другого человека; если сделать неправильный ответ менее привлекательным или если детей побудить подумать немного получше, они тоже могут приписать другому человеку ложные убеждения. Результаты оказались одинаковыми во всех странах, где проводились такие эксперименты ^[363].

Размышлять о чужих мыслях так естественно, что нам это почти кажется неотъемлемой частью самого интеллекта. Можно ли представить, каково это – не думать о других людях как о существах, обладающих мышлением? Психолог Элисон Гопник представляет это так:

Барон-Коэн, Алан Лесли и Юта Фрит выдвигают предположение, что среди нас на самом деле есть люди, которые мыслят таким образом. Это люди, которых мы называем аутистами.

Аутизмом страдает один из тысячи детей. О них говорят, что они «замыкаются в раковине и живут в собственном мире». Входя в комнату, они игнорируют людей и начинают изучать вещи. Когда кто-то протягивает им руку, они играют с ней, как с заводной игрушкой. Мягкие куклы и плюшевые животные не вызывают у них интереса. Они почти не обращают внимания на своих родителей, не отвечают, когда их зовут. В обществе они трогают, нюхают и обходят людей, словно это предметы мебели. Они не играют с другими детьми. Тем не менее интеллектуальные и перцептивные способности некоторых детей-аутистов стали легендой (особенно после выхода фильма «Человек дождя» с Дастином Хоффманом в главной роли). Некоторые из них запоминают таблицу умножения, собирают пазлы (даже вверх ногами), собирают и разбирают приборы, различают издалека номера автомобилей или мгновенно вычисляют день недели, на который приходится любая дата в прошлом или будущем ^[365].

Как многие люди, изучавшие психологию, я узнал об аутизме из переиздания знаменитой статьи в «Сайентифик американ» под названием «Джоуи: механический мальчик» психоаналитика Бруно Беттельхайма. Беттельхайм пояснял, что аутизм Джоуи был вызван эмоциональной отдаленностью его родителей (термин «мать-холодильник» приобрел после этого большую популярность) и ранним и жестким приучением к туалету. Он писал: «Маловероятно, чтобы драма, случившаяся с Джоуи, могла приключиться с ребенком в какое-либо еще время и в какой-либо еще культуре, кроме нашей». По мнению Беттельхайма, родителям послевоенного времени было так легко обеспечить своих детей комфортом, что они не получали от этого удовольствия, и у детей не развивалось чувство собственного достоинства от того, что удовлетворяются их насущные потребности. Беттельхайм заявлял, что излечил Джоуи, причем первое, что он для этого сделал, – позволил ему использовать вместо туалета корзину для мусора. (Он, правда, признавал, что этот метод терапии «был связан с определенными трудностями для его консультантов» ^[366].)