Кибериада. Сказки роботов - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 40

Сперва он сконструировал машину, моделирующую хаос, где электрический дух носился над электрическими водами, затем задал параметры освещения, подключил генератор туманности и так, шаг за шагом, приблизился к первому ледниковому периоду, что стало возможным только потому, что его машина способна была моделировать в течении пятимиллиардной доли секунды сто септиллионов событий в четырехстах октиллионах мест сразу. И те, кто полагают, что Трурль мог где-то ошибиться в расчетах, пусть сами их проверят.

Вслед за этим Трурль занялся моделированием истоков цивилизации – моделировал добывание огня и выделку шкур, ящеров и потопы, четвероногость и хвостатость, появление на свет пранеказистиков, которые произвели неказистиков, от которых произошли машины. Так пролетали эоны и тысячелетия в шуме электрических вихрей и токов, и когда его машина делалась тесноватой для моделирования очередной эпохи, Трурль сооружал к ней приставку, пока из таких приставок и пристроек не образовалось подобие целого города из ламп и проводов, в хитросплетениях которых черт ногу сломал бы. Однако, Трурль как-то с этим справлялся и только дважды вынужден был что-то переделывать, причем один раз серьезным образом и чуть не сначала. Как-то так вышло у него, что это Авель убил Каина, а не наоборот (из-за предохранителя, перегоревшего в одном из контуров). Но хуже было, когда возвращаться пришлось на триста миллионов лет, в эпоху мезозоя: все вроде шло путем – от прарыб произошли праящеры, от них прамлекопитающие, а дальше праобезьяна, от которой должен был произойти, наконец, неказистик, а выскочил почему-то вдруг… мистик (похоже, какая-то случайно попавшая внутрь машины муха сбила настройки переключателя причинно-следственных связей). Не считая этого, все остальное шло, как по маслу. Уже смоделированы были Средневековье и эпоха великих революций, от которых машина временами тряслась, и ее лампы все чаще приходилось остужать водой и обкладывать мокрыми тряпками, чтобы они не полопались от темпов развития цивилизации. К концу двадцатого века машина стала вибрировать непрестанно и неритмично, отчего ее перекосило непонятным образом. Трурль был этим весьма огорчен и приготовил достаточное количество скоб, стяжек и цемента на тот случай, если машина начнет вдруг разрушаться. К счастью, как-то обошлось без принятия крайних мер – проскочив двадцатый век, машина вновь заработала ритмично. Пошли очередные цивилизации, сменявшие друг дружку каждые пятьдесят тысяч лет, цивилизации существ несравненно более разумных, которым обязан был своим происхождением и сам Трурль. Катушки смоделированного исторического процесса одна за другой летели в накопитель и отправлялись на склад. Набралось их уже столько, что даже в бинокль с верхотуры машины не разглядеть было конца-края образовавшихся из них завалов. И все это только ради того, чтобы смоделировать какого-то стихоплета, пусть и выдающегося! Но такова уж цена настоящего научного рвения. В конце концов, программы были готовы, и оставалось лишь выбрать из них подходящие, иначе обучение электропоэта потребовало бы не одного миллиона лет.

Две недели Трурль загружал в будущего электропоэта общие программы, после чего занялся настройкой логических, эмоциональных и семантических контуров. Он готов уже был пригласить Клапауция на пробный запуск машины, но вовремя одумался и решил сначала сам ее испытать. Она сходу прочитала ему доклад о значении полирования кристаллографических шлифов для изучения малых магнитных аномалий. Тогда конструктор ослабил логические контуры и усилил эмоциональные. На машину сперва напала икота, затем ее стали душить рыдания, с трудом справившись с ними, она заявила, что жизнь ужасна. Пришлось срочно укрепить семантику и соорудить приставку воли. Машина тут же заявила, что теперь конструктор должен ей подчиняться, и приказала достроить еще шесть этажей к имеющимся девяти, чтобы она могла поразмыслить над сущностью бытия. Тогда он вставил ей философский дроссель, после чего она вообще перестала откликаться и только била током. Немалых трудов стоило ему уговорить машину произнести детскую мирилку «Мирись-мирись-мирись и больше не дерись», но на этом проба ее декламаторских способностей и закончилась, машина вновь заупрямилась. Пришлось Трурлю опять что-то усиливать, ослаблять, подавлять, регулировать, пока ему не показалось, что теперь-то все – лучше и быть не может. Тогда машина угостила своего создателя таким стишком, что он возблагодарил небо за собственную предусмотрительность. То-то потешался бы над ним Клапауций, услышав эти убогие вирши, ради сочинения которых пришлось смоделировать историю становления Вселенной и всех существовавших цивилизаций! Трурль немедленно добавил полдюжины противографоманских фильтров, но те перегорали, как спички; пришлось изготовить новые из корундовой стали. Казалось, уже дело пошло, когда он, раскачав семантику, обеспечил машине большую самостоятельность и подключил рифмогенератор. Но тут машина опять слетела с катушек и принялась дурить, заявив, что желает стать межзвездным миссионером и проповедовать диким бедствующим племенам. В сердцах он уже был готов наброситься на свое детище с молотком в руках, но тут в голову ему пришла спасительная мысль. Он отключил все логические контуры и заменил их центропупистскими эгоцентризаторами с нарциссическим удлинителем. Машина вздрогнула, рассмеялась, всплакнула и заявила, что у нее что-то болит в районе третьего этажа, что с нее довольно, что жизнь странная штука, и все кругом негодяи, что, наверное, она скоро умрет и единственное ее желание, чтобы помнили о ней и тогда, когда ее не станет. После чего попросила загрузить в нее бумагу. Сделав это, Трурль с облегчением вздохнул и пошел спать.

На следующий день он отправился за Клапауцием. Тот, узнав, что приглашен присутствовать при запуске Электрибалта (так Трурль решил назвать свою машину), отложил все собственные дела и, даже не переодевшись, поспешил к Трурлю в гости, так не терпелось ему стать свидетелем очередного поражения своего друга.

Первым делом Трурль прогрел машину, пропустив слабый ток по всем ее контурам, затем несколько раз сбегал куда-то наверх, грохоча по ступеням железной лестницы. Электрибальт похож был на двигатель корабля, со стальными мостками по периметру огромного жестяного корпуса на заклепках и множеством приборов и клапанов. Наконец, запыхавшийся Трурль вернулся, убедился, что напряжение на анодах стабильно, и сообщил Клапауцию, что для разминки собирается начать с какой-то короткой импровизации. Разумеется, потом он даст возможность своему другу самому давать задания машине и предлагать темы, какие только заблагорассудится.

Как только только амплификационные датчики показали, что лирическая мощь достигла пиковых значений, Трурль слегка дрожащей рукой запустил рубильником машину. Почти сразу хрипловатым, но не лишенным приятности голосом машина торжественно объявила:

– Уникристофональная какочехламония.

– И это все? – подчеркнуто вежливо спросил Клапауций, выдержав паузу.

Трурль только сжал губы и, пару раз ударив машину током, снова ее включил. На этот раз голос утратил хрипотцу и очаровывал своим звучанием, это был воркующий мужской баритон:

– Это на каком наречии? – поинтересовался Клапауций, бесстрастно взирая на заметавшегося в панике Трурля, который в отчаянии махнул рукой на панель управления и бросился наверх, топоча по железным ступеням. Вскоре он показался на одном из этажей гигантской конструкции. Видно было, как на четвереньках он заползает внутрь машины через один из открытых клапанов, слышно было, как стучит по чему-то уже внутри и громко ругается, что-то подкручивает, гремя ключами, затем вылазит и бегом перебирается на другой ярус, откуда раздался, в конце концов, триумфальный вопль и вниз полетела перегоревшая лампа. Она разбилась в шаге от Клапауция, за что конструктор даже не удосужился извиниться пред ним и, поменяв лампу и вытерев руки ветошью, только прокричал ему сверху, чтобы запустил машину. Та выдала на гора очередную порцию стихов: