Безумие белых ночей - читать онлайн книгу. Автор: Ринат Валиуллин cтр.№ 56

Придя в офис компании, Марс налил себе воды и взял свежий журнал, до медкомиссии перед вылетом было еще время, руки начали перебирать страницы. С середины на меня смотрело умное лицо, поблескивая глянцем очков. Статья известного писателя, который в очередной раз забрался в шкаф своих воспоминаний, скелетов там уже не осталось, они разбежались по другим его творениям. Он пытался найти одежку, которую можно было бы надеть на сегодня. Получалось в обтяжку. «Потолстел», — мелькнуло у того в голове. Все понимали это, что перо его уже не то, что тексты стали похожи один на другой, что последнее написано будто ногой, но надо заметить, его ногой, однако бизнес есть бизнес. Чем отличается хороший бизнесмен от плохого: плохой может продать все, а хороший все и с прибылью. Он упорно пытался продать нам поношенные воспоминания, в которых ему было хорошо, ему хотелось жить там, а получать за это здесь. Склонность писателей ворошить историю, придавая ей художественный вкус. Удобный прием, но сделать это вкусно удавалось единицам, большинство же просто ворошили гнездо в надежде найти яйцо. Оливье хорош до тех пор, пока не попадется какая-то скорлупа. Схема была проста — они вводили в историю сыворотку своих героев, себя, своих друзей и врагов, но порой и она давала сбой — тем трудно прижиться, у истории отторжение, и это чувствуется уже с первых строчек на их шитых черными нитками по белому опусах. Они пытались поставить историю в свою рамку, тяжелую и причудливую, чтобы продать дороже. Я еще раз посмотрел в глаза писателя, переворачивая страницу, тот уже снял очки (глянец не отсвечивал), пустота, и перелистнул страницу. После статьи был кроссворд. Я разгадал несколько слов и ощутил себя умником. Но ненадолго. Далее математик прикидывался простачком (одни из кожи лезут, чтобы выглядеть умнее, другие не хотят выделяться на их фоне, чтобы не нервировать), хотя понятно, что он мыслил другими измерениями, не так как мы, линейно, ему с простыми нашими линейными мозгами было, мягко говоря, сонно. Его взгляды уже были на пути к Марсу как минимум, одно уравнение не давало ему покоя, нет, не уравнение в правах и доходах всех и вся, в уравнении пространства до безграничного, до недосягаемого, до уравнения тела с мыслью о возможности перемещаться в пространстве и во времени из прошлого в будущее и обратно. Всего несколько формул, и это станет возможно, он менял решетку мышления масс, а на формуле, как на качелях, качалось его местоимение, единственное Х смущало гения: Х он и в космосе Х, члену Академии наук необходимо было опровергнуть эту аксиому.

После того как он разобрался с пульсом и давлением, он зашел в комнату для брифингов, там его уже ждал Свен, помощник командира. Небольшого роста толстенький мужчина с бородкой. Марс получил документацию и передал ее с улыбкой своему помощнику: «На, не потеряй только наш бумажный навигатор». Помощники командиров всегда носили этот тяжелый чемодан. Вот и сейчас, будто Дон Кихот и Санчо Пансо, сели они за большой стол посреди комнаты, за которым летчики готовятся к полету. Стали изучать маршрутные документы, схемы захода в аэропорт назначения. Марс проверил сводку погоды на маршруте, выбрал оптимальный маршрут, определил количество необходимого топлива, выделил запасной аэродром. «Запасной аэродром никогда не помешает человеку с крыльями», — подумал он про себя и усмехнулся. Он уже предвкушал скорое возвращение.

* * *

— Чем занимались в пятницу? — держал я в руке бокал с виски, обнимая другой Шилу. Она сидела на моих коленях. Марс сидел напротив, рядом в кресле Вика. В этот вечер он променял ее на виски, неутомимо подливая нам. Беседа была односолодовой, вялотекущей. Все уже хотели спать, но не было сил разойтись по комнатам.

— В театр с Марсом ходили, — поставила на стол стакан Вика.

— Я сто лет не был в театре. Ну, и как там?

— Ничего не изменилось особо: сцена, аплодисменты и буфет. Буфет у них неоправданно дорогой, да и билеты недешевые.

— Виктория! — сделал замечание Марс. — При чем здесь деньги? Я же тебя повел в театр. «Неужели она всегда была так меркантильна? — продолжил он диалог сам с собой. — Меркантильная сволочь, голова которой была забита старыми обидами, будто она специально собирала этот компост, чтобы в момент обычной семейной ссоры вывалить на меня».

— Так буфет не понравился или пьеса? — перебил Артур неловкую паузу, возникшую в атмосфере.

— Пьеса должна быть зажигательной, — сделала выбор Вика.

— Пьесозажигалкой.

— Ага, точно. Слишком много песен, словно не театр, а мюзикл. Пели, надрывая голос, громко, нудно, безнравственно. Диалоги фальшивили до тех пор, пока сверху медленно не спустился занавес.

— А мне понравилось, — вмешался Марс. — Как вам такое? — и он процитировал: — По-моему, это все.

— Ты о чем?

— Ты целуешь меня, а я не чувствую вкуса.

— А что, очень даже содержательно, — улыбнулась Шила.

— Твой голос, словно снег, который медленно кружился в воздухе, то поднимаясь ввысь, то стремительно падая. Я почувствовал себя дворником у сугроба, когда ты сказала, что у тебя есть другой, — пролепетала Вика нарочито высокопарно. — Я так и не поняла, о чем это было, — настаивала Вика. — И в зале душно. Благо, что потом мы пошли прогуляться.

— Куда?

— На Марсово поле. К Вечному огню.

— Марс, что я узнаю, у тебя и в городе есть участок. Сколько соток?

Марс засмеялся беззвучно.

— У костра сидели люди, грелись, — не обращала внимания на шутки Вика.

— Они там не только греются, но еще и еду на огне готовят.

— Да? Горячего не было. Но были звезды, много звезд.

— Звезды круче театра, — подтвердил Марс.

— Почему люди так любят смотреть на звезды? — спросила Шила.

— Яркости в жизни не хватает, — откликнулся Марс и поднял ей навстречу бокал.

— Ты прав. Помнишь, каким ярким все было в детстве. Любая ерунда. Иногда мне кажется, что я уснул крепким детским сном, а взрослая жизнь мне только снится.

— Взрослым становишься, как только начинаешь искать смысл жизни, — вставила между нами реплику Шила.

— Так в чем он? В чем смысл жизни? — посмотрел я на Шилу. — Молчишь. Я тебе так скажу. Сначала полюбить, потом разлюбить, потом чередуй, лавируй, качайся на этих качелях.

— Или в качалке, — засмеялся Марс.

— Качели, как же давно я не качалась на качельках, — закинула голову назад Шила, взявшись нарочито за ручки кресла, в котором мы тонули, будто только что забралась в эти самые качели и встречный воздух начал уже обдувать ее голову.

— Шила, ты качаешься на мне, — обдало мое лицо тоже шелковым ветром ее волос.

— Я же говорю — качели, — веселилась Шила, а ее заброшенная назад голова уже видела, как приближается земля с каждым махом.

* * *

С каждым махом топора он был ближе к цели, но земля, на которую с ужасом смотрели те, кто не боялся, прильнув к иллюминаторам, лелея последнюю надежду, что вот-вот самолет возьмет себя в крылья и взмоет снова вверх, приближалась еще быстрее. Уже можно было различить деревья, тропы и ручей, чьи воды лишний раз напомнили о скоротечности жизни. Все были равнодушны к железной падающей птице. Они занимались своими обыденными делами. «Подумаешь, птица, мало ли их здесь летает, мало ли их здесь умерло на наших глазах».