Безумие белых ночей - читать онлайн книгу. Автор: Ринат Валиуллин cтр.№ 35

— Кофе будешь или чай?

— Лучше кофе.

— Неправильный ответ. Я уже заварила чай.

«Заварила чай, чего тогда спрашивать? Чего лезть ко мне с вопросами, когда сама уже на все ответила».

«Ты злишься?» «Нет, что ты, я так мечтаю», — обменялись мы любезностями в знак примирения за закрытыми губами.

* * *

Дождь штопал крышу. Ветер дул в трубу, словно в охотничий рожок. Он злился. Он рвал и метал. Металл скрипел всеми нотами. Шила слышала в непогоде джаз, ей не давал покоя блюз прошедшей ночи: «Судя по порывам, он тоже был ветрен».

Она уже скучала по сильным волосатым рукам, которые облизывали этой ночью ее с ног до головы, как мать вылизывает детеныша, с той лишь разницей, что те делали долгие остановки в самых трогательных местах.

* * *

Снова где-то вдали ходят стрелки часов, я слышу их глухие шаги, на кухне они уже варят кофе и крошат на стол печенье, потом вспоминают, что вроде как нехорошо и меня тоже надо позвать к столу. Встают и идут за мной, я слышу все ближе хруст неторопливых внимательных ног. Они заглядывают в спальню, я прячу под одеялом лицо и руки, я не хочу с ними пить чай, даже кофе уже не хочу: завтра слишком рано надо вставать. «Он спит», шепчут друг другу часы, «ладно, завтра утром разбудим». Я не заметил, как уснул. Вообще этот момент трудно заметить, переход из реального в сонное, это квантовый скачок. Мозгу наконец-то удается уладить все свои дела, закончить разговоры со всеми своими мыслями, отключить сотовую связь, предварительно заполнив все соты медом своего внимания, понимания, назначения.

Сотовая связь, ее жужжание, словно пчелы, еще раз подчеркивало наличие меня в зоне покрытия. Я проснулся и нашел себя покрытым одеялом. Эсэмэска была от Шилы: «Лето. Среда. — Это была именно та среда, в которой она давно уже хотела оказаться. — Тебя только не хватает. Где ты?»

«Ты кошка!»

«Нет, я не люблю гулять сама по себе. Где ты?»

«Головой подшофе, душой под одеялом, телом под Хельсинки».

«Пил?»

«Ну так, посидел в баре с компаньонами».

«Что ты, как женщина, так и скажи, что нажрался», — поставила она две улыбки в конце предложения.

«Нет, я бы тогда не мог говорить, а тем более писать».

«Когда будешь?»

«Вечером».

«Жду тебя, милый».

* * *

Постель изнежила меня этим утром. Для женщины это была норма. Я же лежал и пытался навести порядок на потолке, а брал с потолка одну за другой мысли, которые смогли бы меня мотивировать на подъем, то и дело перекладывал их, меняя местами, залитый приятной свежей постелью, сытый ею по самое горло. Я чувствовал в этом что-то женское. Шила не раз говорила мне, что в прошлой жизни я был женщиной. Все может быть, все может быть. По крайней мере я ее уже пережил. И теперь переживаю за вас, за женщин. Ведь вами движет чувство, а чувствам нужны эмоции, как топливо, как бензин, которым не запасешься впрок (заправок таких немного, по сути, каждая из них ищет такую заправку), которого на Земле все меньше, а платить за них приходится все дороже, поэтому мир полон подделок, не обязательно китайских, хотя никогда не знаешь, что стоит за сливочными улыбками этих ребят, впрочем, мир научили улыбаться американцы. Все это поняли после появления первого «Макдоналдса» на их пути. (Вчера зачем-то зашел в «МакДак», хотелось праздника, пусть даже чужого). Улыбаться всегда, всем, при любых обстоятельствах, пусть через силу, пусть через не могу, но каждый должен получить в руки еще по улыбке чизбургера с желтым язычком и пухлыми хлебными губами, а если тебе мало, можешь заплатить за двойную. Ты примешь все это хозяйство и, отходя от кассы, спиной услышишь предательское: «Свободная касса». В генах твоих проснется Станиславское «Не верю!». Ты сядешь за столик, всматриваясь в довольные лица и пережевывая улыбку, выдавливая из пакетика кетчуп, чтобы придать вкуса этой искусственной жизни. Чтобы определить свое место, свое местоположение в этом, красный индикатор заполнил пищеводную трубку, доказывая, что ты есть, ты действительно существуешь, несмотря на то, что помидоры тоже были искусственные.

Я потянулся к столику рядом с кроватью и взял у него пульт от телевизора. Балерина крутила фуэте, будто на сцену запустили юлу, а балерон, как маленький мальчик, все подкручивал ее, стоило только ей замедлить ход. Улыбка на лице актрисы страдала. Наверное, это тяжело — крутиться на пуантах и улыбаться одновременно, чтобы все партеры, ярусы и галерки получили эстетическое наслаждение. Тебе стаю аплодисментов, мешок оваций и несколько килограммов «Браво». Питайся, пока на олимпе, чтобы хватило до следующего выступления. Мне тоже нужно было спуститься перекусить. Артур не отказался бы от завтрака в постель и даже представил, как эта самая балерина врывается в его апартаменты с подносом еды. Завтрак был включен, постель нет. Я выключил балерину и пошел на завтрак в столовую отеля.

Там полтора финна уже заливали мюсли йогуртом и собирали себе бутерброды, чтобы позже складировать их в своем внутреннем мире. Я поздоровался и налил себе кофе. Это был теплый, настоявшийся кофейный суп. Есть не хотелось. Во мне все еще бродило потускневшее «Лапин Культа». Кружка кофе с утра уравняла четыре кружки «Золота Лапландии» вечером. Пожевал сыра, понюхал ветчины. Налил себе еще супа. Надо было ехать.

По дороге к городу сделал остановку у Изумрудного озера. Видимо, зов предков (отец мой был моряком и дед), что-то морское текло и в моей крови и билось о стенки сосудов. Неповоротливая баржа, сухогруз, который тащил груз своих печалей, проблем и обязанностей по назначению. Иногда он делал короткие передышки. Я всегда останавливался в этом месте посмотреть на колонию яхт и катеров, дремавших у берега. Яхты скучали, словно упряжки заждавшихся лаек, которые смирно ждали своей прогулки. Мачты позванивали. То там, то здесь включался колокольчик на шее какой-то из заблудших коров, будто та отбилась от своего стада. Тем временем уставшие стада облаков уходили все дальше и дальше, скорее всего домой, на вечернюю дойку. Под ними волна брила берег, сгоняя пену с лица озера. Я потрогал чистую воду, та была холодной. Зачерпнул в ладонь и смочил лицо. Пресные капли побежали вниз по лицу, смывая с него все маски, нажитые непосильным трудом. Губы почувствовали родниковый поцелуй дикой природы. «Вот где и как надо жить», — сел я в машину, понимая, что это практически невозможно, не всем это дано. Кому-то кусок земли, мне кусок многоэтажки.

Цепочка леса, словно цепь какого-то мощного механизма, который работал на чистом энтузиазме, тащила мою машину к цели со скоростью 120 км/ч.

Второй пилот получает разрешение на взлет. Самолет выруливает на взлетную полосу. Начало движения по взлетной полосе.

11:58:37. Командир: Семьдесят четыре… Семьдесят шесть.

11:58:40. Бортмеханик (Б): Семьдесят четыре… Семьдесят шесть… Режим.

11:58:41. К: Время, фары.

11:58:42. Б: Фары, время.