— А если б странности в доме видела не только я, но и слуги?
Фальшивый супруг нахмурился.
— Я бы сказал, что терпеть не могу обманщиков и паникеров, а еще пригрозил бы указать на дверь при следующем упоминании нечистой силы.
Кулаки непроизвольно сжались. Я поняла, что о Паркере и его призраке рассказывать не следует. Но не сдалась. Поднялась с кресла и нависла над лордом.
— Это вы меня называете обманщицей и… и… — второй эпитет не желал срываться с губ.
— Ребекка… — он тоже встал, явно пожалев о неосторожных словах. — Я не то имел в виду. Но вы лишь услышали спросонья то, чего не было. Это неудивительно. После исчезновения леди Нокс и общения с констеблями, кто угодно переволнуется.
Душой завладела обида. Я притворяюсь Ребеккой, спасая его шкуру! А он и мысли не допускает, что я говорю правду, и в этом томе творится неладное!
— Я знаю, что видела, лорд Флеминг! — отчеканила я. — А если вы считаете меня обманщицей, на дверь указывать не обязательно. Я и сама могу…
Он не позволил договорить. Изменился в лице. Побледнел, хотя при его коже, казалось, белеть уже некуда. Ловким движением притянул меня к себе и шепнул в ухо:
— Подыграйте мне. На нас смотрят.
В следующий миг его теплые губы коснулись моих.
Первым желанием было отпрянуть и влепить пощечину, но лорд крепко прижал меня к себе, не позволяя вырваться. А потом голова закружилась. Как дома с Сайманом. Только еще сильнее. Поцелуй получился сладким, манящим, чарующим. Весь мир вокруг перестал существовать, а мы будто воспарили к потолку.
Но прежде чем я успела осознать происходящее, раздалось покашливание, и старческий голос произнес весело:
— Семейная ссора. И семейное же примирение. Какая прелесть.
Лорд Флеминг отстранился также внезапно, как и притянул меня к себе. Мы оба обернулись к дверям, в которых стоял незабвенный дядюшка Бенжамен и с умилением взирал на наше «примирение».
— Патрик, дорогой, ты не оставишь меня наедине с племянницей?
— Конечно, дядя Бенжамен, — послушно отозвался лорд, но перед уходом легонько пожал мою руку. Мол, не подведите, Ева.
Я посмотрела на него и обнаружила красные пятна на бледных щеках. Будто клубнику размазали. Неужели засмущался из-за поцелуя? И, правда, какая прелесть!
Хотя кто сказал, что мои щеки сейчас не пылают?
— Добрый вечер, дядюшка, — поздоровалась я с улыбкой, отчаянно пряча нервозность. К встрече с господином Сэдлером я сегодня не готовилась и чувствовала себя не лучше, чем при появлении в этой самой комнате констеблей два дня назад. — Как ваше здоровье?
— Хромает, дорогая Ребекка. На обе ноги, — попытался хрипло пошутить старик. — Но это не новость, верно? Меня больше беспокоишь ты, дорогая племянница.
— Я? — выдержки хватило, чтобы голос предательски не задрожал.
Неужели, он догадался о подмене?!
— Как дела у вас с Патриком? — спросил Сэдлер строго. — Он тебя обижает?
— Патрик? — переспросила я растерянно.
Сцена несколько минут назад, признаться, предстала «дядюшке» странная. Но там голос повышала я, а не фальшивый супруг.
— Нет, дядя Бенжамен. Просто иногда у нас бывают разногласия. И трудные дни. Как у любой другой пары.
Старик посмотрел пристально, ища признаки лжи.
— Разногласия, говоришь, — протянул он хмуро. — Допустим. Но как ты объяснишь это?
Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный пополам лист бумаги и протянул мне. Я взяла его трясущимися руками. О, боже! Что за новое испытание уготовили?!
— Сначала я решил, что это глупый розыгрыш. Но это твой почерк, Ребекка. Я хорошо его знаю. Ты с детства присылаешь мне открытки на праздники.
Мой почерк?! То бишь, моего двойника?!
Я уткнулась в письмо и быстро пробежала взглядом ровные строчки.
«Дорогой дядя Бенжамен. Хочу, чтобы ты знал. Если со мной что-нибудь случится, например, если я внезапно бесследно исчезну, не сомневайся: во всем виноват Патрик. В последнее время он ведет себя несдержанно, грубо. Несколько раз доводил меня до слез и даже не извинялся. А когда я пригрозила разводом, сказал, что, скорее, убьет меня, чем отпустит. Я начинаю всерьез бояться мужа, дядюшка. И опасаться за свою безопасность. А иногда и за жизнь.
С любовью. Твоя Ребекка».
— Ну? — спросил Сэдлер, взирая на меня из-под густых бровей.
— Я… я…
В голове поселился туман. А в душе страх. Ребекка опасалась за жизнь?! Подозревала, что лорд Флеминг способен ей навредить?! «…если я внезапно бесследно исчезну…» Но ведь она исчезла! Исчезла! И даже любовник понятия не имеет, что стряслось!
Что, если в этом доме, впрямь, произошло преступление?
Может, признаться во всем Сэдлеру? Пусть сам разбирается с лордом и Ребеккой. А я сбегу. Даже мешочек с золотом не возьму. Лишь бы не вызвали констеблей.
— Ребекка ответь мне! — приказал старик.
Я открыла рот и… сказала совершенно не то, что собиралась:
— Это моя глупость, дядя Бенжамен. Вот и всё.
— Глупость? — переспросил он тоном, будто сомневался в здравости рассудка. — Письмо об угрозах и страхе за жизнь — глупость?
— Понимаешь, — я отвела взгляд и спрятала руки за спину. — В последнее время мы с Патриком часто ссорились. Из-за всяких пустяков. Но чаще из-за фабрики. Он всё время проводит с рабочими, занимается делами. Совсем не уделяет время мне. А когда я предъявляю претензии, он… он… говорит, что я веду себя, как избалованный ребенок.
Сэдлер всплеснул руками и закудахтал:
— Ты, и правда, избалованный ребенок, Ребекка! Разве можно писать подобное только потому, что сердишься на мужа за недостаток внимания? Я почти поверил, что Патрик причинил тебе вред.
— Простите, дядя, — пробормотала я, глядя в пол. — В тот вечер я особенно разозлилась на мужа и… и…
— Ох, Ребекка, — Сэдлер потрепал меня по щеке. Чуть грубее, чем делали это дядюшки. Этим он дал понять, что не сразу забудет «мою выходку».
— Пожалуйста, не рассказывайте Патрику о письме, — взмолилась я.
От своего имени, а не Ребекки. Не хватало еще, чтобы фальшивый супруг узнал, что я в курсе опасений настоящей жены. Пусть всё идет своим чередом. А я сбегу, как только представится возможность. Подальше от этой семейки и их тайн.
— Не расскажу, — пообещал Сэдлер. — Не стану вносить дополнительную смуту.
И снова потрепал по щеке. Ласковее, чем в прошлый раз.
* * *
— Вы останетесь на ужин, дядя Бенжамен? — спросил лорд Флеминг, когда мы вышли из кабинета.