– Изюбрь, давай! – крикнули из толпы.
Иван поднял брови. Он ожидал увидеть что-то более… хмм… крупное.
Маленькая девушка, похожая на подростка, вышла в круг. Неловко поклонилась. Чувствовалась в ней какая-то робость, даже неуверенность… Хорошие артисты редко бывают уверенными в себе, вспомнил Иван слова Элеоноры, девушки на шаре.
Посмотрим, какой из этого крошечного Изюбря артист.
– Я бы хотела сказать… привет. Спасибо вам, что пришли. Сегодня я буду читать стихи. Всякие, хорошие… и может быть, не очень. То есть если хотите, чтобы я почитала что-то определенное…
– Мама на даче, ключ на столе! – крикнули из рядов.
Девушка подняла голову, улыбнулась.
– Ну… мы же еще не расходимся? Я вам уже надоела? Это стихотворение, которое прочитать – и сразу разойтись. Давайте я начну с чего-нибудь другого…
– Про черепаху!
Девушка кивнула. На бледных щеках выступил румянец.
– Про черепаху? Хорошо.
Иван усмехнулся. Было в девушке что-то очень искреннее, подкупающее. Не торопись, сказал он себе. Кажется, тебе пора перестать верить людям, нет?
«Будь ты проклят, Сазон».
– Хорошо, я начинаю. – Девушка вздохнула. Установилась тишина. – Стихотворение называется «Мир, который построил…» не знаю кто. Или, как уже сказали, «Про черепаху».
Голос ее негромкий, сначала чуть подрагивающий, напряженный, по мере чтения набирал силу.
Иван слушал.
Эта сказка проста – как вся жизнь проста.
Плывут по морю три голубых кита
[4].
На китах черепаха – больше всех черепах.
На черепахе Земля, на земле гора.
На горе горячее солнышко по утрам.
На горе сижу я и держу тебя на руках.
Иван слушал. Простые слова вдруг показались ему необыкновенно важными. Очень точными и верными. Словно другой человек нашел то, что он сам искал полжизни и никак не мог найти.
Иван слушал. И слушали остальные.
Уплывут киты – и все упадет во тьму.
Черепаха уйдет – китам она ни к чему.
Упадет Земля – черепаха и не заметит.
Раскопают гору – Земля не замедлит ход.
Не увидишь жизни, пока не почуешь смерти.
Засыхает трава – так заново прорастет.
На весеннем песке поставит свою заплату.
Но ослабнут мои ладони – и ты заплачешь.
Потому плывут киты, черепаха спит.
А тебе во сне приснится огромный кит
И земля, и гора, и солнышко вместе с нею.
И весенний песок и отблески на траве,
И прозрачное море – соленое на просвет.
Я не буду сниться – есть дела поважнее.
Когда девушка закончила, установилась тишина. Иван заметил, что даже лица у людей изменились.
Потом они хлопали.
* * *
Дальше выступали акробаты, и Иван немного заскучал. Где там остальные?
Он оглянулся. Подумал, что обознался, и снова посмотрел.
Она сидела позади зрителей – точнее, даже на некотором отдалении. Длинная трубка дымилась в ее руке, прижатая к темно-бордовым губам тонкими пальцами. Цветастые цыганские одеяния ей совсем не шли… вернее, не шли той девочке на шаре, какую помнил Иван.
Диггер тронул соседа за плечо.
– Кто это? – спросил шепотом.
Тот обернулся, отшатнулся. Иван сжал его плечо железными пальцами.
– Ведьма это, – ответил сосед сдавленно. – отпусти, больно.
Теперь она была – другая. Ведьма.
Иван встал и пошел к ней – прямо сквозь ряды сидящих, не обращая внимания на возгласы и косые взгляды. Было в нем сейчас что-то, отчего люди расступались.
Коричневый шарф был повязан вокруг ее головы – как тюрбан. Уродства он не скрывал. Впрочем, как тут скроешь? Иван дернул щекой. Но ему было болезненно ощущать равнодушие, с которым это уродство демонстрировалось.
– Лера, – сказал Иван. Ведьма подняла голову. На краткое мгновение Ивану показалось, что он видит в этом взгляде прежнюю Элеонору фон Вайскайце, девочку на шаре… Мелькнуло и исчезло.
Она его не узнала.
– Меня зовут Лахезис. Гадание – патрон, заговор – три. – Она выпустила дым краем изуродованного рта. – Проклятье – пять. Если хочешь впридачу переспать, двадцать патронов.
– Лера, это я, Иван. Иван с «Василеостровской».
Единственный глаз смотрел на диггера, но не узнавал его.
– Иван? – переспросила она. – Плати или отваливай, Иван. Что ты хочешь? Гадание, приворот, сглаз или… – Она равнодушно улыбнулась, от этой улыбки у Ивана мороз пошел по коже. – Меня?
Против воли Иван представил гибкое тело девочки на шаре – без одежды, выгибающееся под ним.
– Гадание, – сказал Иван. – Погадай мне, Лера… Лахезис.
* * *
Синее пламя спиртовки. Кровавое пятно на дне металлической кружки запеклось, палатку заполнил резкий железистый запах.
Лера-Лахезис посмотрела в кружку, прицокнула языком.
– На тебе – тень мертвеца, – сказала она Ивану. – Ты бежишь от своей судьбы, хотя на самом деле думаешь, что приближаешься к цели. Но это не так. Твой путь лежит через твою судьбу.
«Неужели через ЛАЭС?» – подумал Иван с сарказмом. «То-то бы старик Энигма порадовался». Впрочем, она, наверное, каждому так говорит. Дежурная фраза.
Он потер запястье. Ладонь все еще побаливала. Для гадания нужна кровь спрашивающего.
– И еще… – Она помедлила. – Тут страшный знак. Я не хотела говорить…
– Да? – Иван смотрел прямо.
– Тут сказано, что ты убьешь своего отца.
Кто он? Еще бы знать.
– Вполне возможно, – сказал Иван спокойно. – Что так и будет.
Ведьма вскинула голову. Иван снова поразился этому жуткому месиву на месте правого глаза, занимающему половину лица. Как выстрелило что-то внутри. «Какая была женщина! Эх».
– Боги ценят не покорность человека судьбе, – сказала ведьма скрипуче, – но его сопротивление.
* * *
Он вернулся, вошел в ее палатку, протянул руку. Ведьма посмотрела внимательно, опять взяла трубку. Затянулась и выпустила горький синий дым.
– Я не буду с тобой спать, – сказала она напрямик.
Иван даже растерялся.
Горсть патронов лежала на его ладони. Биметаллические гильзы тускло отсвечивали.