Дни одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 11

Я прошла вглубь рощицы, надеясь, что хотя бы там не будет этих зануд. Отто обнюхивал землю, дрожа от возбуждения. Я его любила, хотя никогда особо им не занималась. Он тоже был привязан ко мне, но многого от меня не ожидал. Кормежка, прогулки в парке, игры – для всего этого был Марио. И сейчас, когда муж исчез, это доброе по натуре животное уныло старалось приспособиться к его отсутствию и раздраженно лаяло из‐за того, что я нарушала привычный ход вещей. Например, Марио наверняка бы уже давно, прямо на выходе из туннеля, спустил его с поводка и сам бы подошел к мамашам на лавочках, чтобы задобрить их и убедить в том, что пес и мухи не обидит и просто обожает детей. Я же и в роще хотела быть уверенной, что он никому не помешает, и потому отпустила его только сейчас. Вне себя от радости, Отто принялся стремглав носиться туда-сюда.

Подняв с земли длинную тонкую ветку, я нерешительно взмахнула ею, а затем сделала это еще раз, но уже увереннее. Мне нравился свист – в детстве я часто так играла. Как‐то во дворе я нашла похожий тонкий прутик и хлестала им воздух, добиваясь плачущих звуков. Именно тогда я услышала, что наша соседка, после неудачной попытки отравиться, утопилась где‐то возле Капо Мизено. Эта новость бежала от окна к окну, с этажа на этаж. Моя мать сразу же позвала меня домой; она всегда была чем‐то недовольна и часто ругала меня без причины, даже когда я не делала ничего плохого. Иногда мне казалось, что она не любит меня, точно замечая во мне то, что ненавидела в самой себе, – некий тайный изъян. В тот день она запретила мне выходить во двор и играть на лестнице. Я сидела в темном углу квартиры и представляла себе бездыханное, напитавшееся водой тело бедняжки – серебряной, готовой к засолке рыбины. И каждый раз, когда позже я рассекала прутиком воздух, заставляя тот скулить, я всегда думала о ней – женщине в рассоле. Я слышала, как она тонет, как всю ночь скользит в воде, пока не оказывается возле Капо Мизено. И теперь, когда я вспомнила об этом, мне захотелось сечь воздух сосновой рощи все сильнее и сильнее, как в детстве, чтобы призвать, а быть может, и изгнать духов прошлого. Чем энергичнее я махала веткой, тем резче получался свист. Представив себя со стороны, я расхохоталась – тридцативосьмилетняя женщина, по горло заваленная проблемами, вдруг вернулась к детской игре. Да, говорила я себе, это просто удивительно: даже в таком возрасте от радости или от отчаяния можно придумать уйму безрассудных вещей. И я играла этой длинной и тонкой веткой, и смеяться мне хотелось все больше и больше.

От этого занятия меня отвлек громкий крик. Протяжный вопль молодой женщины, почти девочки, которая внезапно появилась в конце тропинки. Крупная, но не толстая, с резкими чертами лица, крепкокостая, с белой кожей и черными волосами, она толкала перед собой коляску, где эхом вторил ее крику ребенок. Отто угрожающе рычал, напуганный ором и плачем. Я бросилась к ним, выкрикивая собаке на ходу “Лежать! Лежать!” Но Отто никак не унимался, и женщина набросилась на меня:

– Вы что, не знаете, что собаку нужно выгуливать на поводке? Вы что, не знаете, что собаку нужно выгуливать в наморднике?

Чертова сучка! Да ее саму нужно водить на поводке.

– Ты вообще соображаешь?! – заорала я в ответ, не сдержавшись. – Своим криком ты пугаешь ребенка, он плачет, и вы оба пугаете пса, вот он и лает! Действие и реакция, черт побери, действие и реакция! Это тебя нужно выгуливать в наморднике!

Девица тоже повела себя агрессивно, принявшись бранить меня и Отто, который все никак не мог угомониться. Приплела своего мужа и стала угрожать, что уж он‐то знает, как раз и навсегда разобраться с бегающими по парку собаками. Парки, мол, обустроили для детей, а не для животных. Потом она достала из коляски хныкающего ребенка и прижала его к груди, нашептывая ласковые слова; понятия не имею, кого она хотела успокоить – его или себя. Наконец она проговорила, с яростью уставившись на Отто:

– Нет, вы только гляньте! Только послушайте! Если у меня пропадет молоко, вы за это поплатитесь!

Когда она сказала про молоко, меня словно ударили в грудь и ко мне неожиданно вернулась способность слышать и видеть. Я посмотрела на Отто: острые клыки, уши торчком, шерсть дыбом, злобный взгляд, напряженные мускулы, грозный лай. Поистине жуткое зрелище: мне показалось, что он не в себе, что он внезапно превратился в совершенно другого пса – злобного и непредсказуемого. Страшный волк из детских сказок. Он не лег покорно на землю, как я ему велела, а продолжал лаять, усугубляя ситуацию, и я утвердилась в мысли, что это – проявление непозволительного непослушания. Я прикрикнула на него:

– Хватит, Отто, перестань!

Однако пес все никак не замолкал, и потому я угрожающе занесла над ним ветку, которая была у меня в руке, но он и тут не угомонился. Разозлившись, я с силой хлестнула его. Я услышала свист, а затем увидела удивленные глаза пса, которого прут саданул по уху. Глупенькая, глупенькая псина, которую Марио щенком подарил Джанни и Иларии. Отто, дружелюбнейшее создание, вырос в нашем доме. Этот подарок муж сделал скорее себе, чем ребятам – он с детства хотел такую собаку. Вот и получилось избалованное животное, привыкшее, что ему во всем потакают. А теперь я кричала Отто: скотина, гадкая собака – и все лупила, и лупила, и лупила его, а он повизгивал и прижимался к земле, поджав уши, неподвижный и жалкий под градом яростных ударов.

– Что вы делаете? – пробормотала женщина.

Оставив ее вопрос без ответа, я продолжала бить Отто. Она заспешила прочь, толкая перед собой одной рукой коляску и опасаясь уже не собаки, а меня.

Увидев ее реакцию, я опомнилась. Я смотрела, как женщина почти бежала по тропинке, вздымая клубы пыли. Потом я взглянула на Отто: несчастный пес, прикрыв морду лапами, жалобно скулил.

Выбросив прут, я присела рядом с ним и стала его гладить. Зачем я так с ним обошлась? Мне было до ужаса стыдно перед этим бедным растерянным животным. Без всякой причины он попал под раздачу. Вот так вмиг я перевернула с ног на голову весь его жизненный опыт – все смыло волной моей раздражительности. Да, бедный Отто, да, без конца повторяла я.

Мы отправились домой. Открыв дверь, я впустила собаку в квартиру и сразу же почувствовала, что внутри кто‐то есть.

Отто весело потрусил по коридору, к нему вернулись прежняя живость и хорошее настроение. Я бросилась в детскую – ребята оказались там, сидели каждый на своей кровати, на лицах было написано замешательство, оба портфеля валялись на полу… В полном недоумении я глянула на часы: случалось, что я напрочь забывала о детях.

– Чем так воняет? – спросил Джанни, отпихивая Отто.

– Отравой. У нас завелись муравьи.

Илария захныкала:

– А когда мы будем обедать?

Я покачала головой. Мне не давал покоя какой- то вопрос, однако я громким голосом принялась объяснять, что из‐за муравьев не ходила в магазин и ничего не приготовила, поэтому не знаю, чем их кормить.

И тут я вздрогнула, вспомнив, что хотела спросить: