Молоко без коровы. Как устроена Россия  - читать онлайн книгу. Автор: Денис Терентьев cтр.№ 56

В Ставрополье соседство с Иоанно-Мариинским женским монастырем вышло боком семье Шимко-Фоменко. До революции у монастыря был игуменский корпус, как следует из монастырской описи: деревянный, покрытый железом, окрашенный масляной краской. При большевиках здесь помещался детский дом, потом клуб и швейный цех при психиатрической больнице – здание многократно разбирали, выкладывали кирпичом. В 1993 г. супруги Шимко купили его у психбольницы на аукционе, других претендентов не нашлось – кому нужны голые стены. К моменту возвращения людей в черном здесь были обустроены три квартиры, в которых жили четыре поколения семьи – от 90-летней участницы войны Раисы Фоменко до ее 3-летнего правнука.

В судах монастырь повел себя на редкость агрессивно. Если 90-летняя прабабушка подарила жилье своей дочери, то для епархии это «переделки документов с целью запутать суд». В первой инстанции у монастыря не выгорело. Добрые сестры пошли в краевой суд, который признал сделку с передачей дома семье Шимко-Фоменко недействительной. Согласно решению суда, покупка гражданином собственности на государственном аукционе четверть века назад «направлена на подрыв основ конституционного строя, обороноспособности, безопасности и экономической системы Государства, нарушает права и свободы человека и гражданина, противоречит сложившемуся в обществе представлению о добре и зле, хорошем и плохом, пороке и добродетели, препятствует гражданам в соответствии со ст. 44 Конституции РФ участвовать в культурной жизни и пользоваться учреждениями культуры…». Кто-то может подумать, что у епархии нет ничего святого: используя административный ресурс, выгонять детей и престарелых из собственного дома на улицу. Но, учитывая, что Раиса Фоменко – ветеран войны, сестры монастыря предложили «акт милосердия» – взять прабабушку под свою опеку в монастырь! Пресс-служба епархии с пафосом сообщила, что на это получено благословение самого епископа .

В поселке Выша (Рязанская область) Свято-Успенский женский монастырь докопался до бывшей узницы концлагеря Ирины Поповой. Набожная женщина продала родительскую квартиру в центре Симферополя, купила в Выше дом с садом, чтобы прожить остаток жизни в благодатном месте. Ей тогда в голову не приходило, что в России опасно иметь собственность рядом с монастырями. В 2010–2011 гг. землю населенных пунктов перевели в категорию федеральных земель и «захватчикам», как называют теперь собственников примыкавших к монастырю участков, посносили сараи, гаражи, даже туалеты. Поповой вырубили сад, вынуждая продавать дом втрое дешевле рынка. Похожую схему выживания мирян я наблюдал у «святых мест» на Валааме и в Соловках. Жительница Валаама Варвара Сергеева написала патриарху Кириллу открытое письмо: ее с онкобольным сыном выселяют в Сортавалу, в зараженную грибком каморку. Владыка не ответил.

Показательно, что нигде церковь не отступилась, даже если ее репутация выглядела чернее рясы. Вроде бы из чисто политических соображений имело смысл оставить детей в покое. И уж точно не обижать живых ветеранов войны, когда полстраны выходит на «Бессмертный полк». Однако православное духовенство снова стало сословием, и привилегий у него сегодня больше, чем при царях.

Однако закон о реституции – это лишь инструмент, который не будет работать сам по себе. И важно понимать причины, по которым светские чиновники стесняются отказать церкви. После публикации закона при всех российских министерствах возникли комиссии для рассмотрения обращений религиозных организаций, которые присмотрели себе что-то из министерского имущества. Потенциально самая богатая добыча – в Министерстве обороны, на балансе которого невероятное количество земли и недвижимости. В 2014 г. я изучал в здании Генштаба историю обращений некоего игумена Бориса (Тулупова) из деревни Николо-Малица (Тверская область), который был близок к тому, чтобы выселить целую воинскую часть с Борихиного Поля – территории около 6 га в черте 420-тысячной Твери.

Когда-то здесь располагался Успенский Желтиков монастырь, закрытый большевиками и полностью разрушенный в войну. В Минобороны батюшке так поначалу и объяснили: передавать, по сути, нечего. А вот часть с резервуарами для ГСМ переводить накладно. В администрации Твери тоже отнеслись прохладно. Ведь не представлено убедительного бизнес-плана возрождения монастыря, а значит, после получения земли полетят новые обращения: дайте денег на благое дело.

Но деревенский священник оказался хватким и креативным. В федеральные министерства, Госдуму, администрацию города пачками пошли «благословления» из епархии и «письма верующих», вплоть до грамматических ошибок повторяющие воззвания батюшки. Где-то игумену Борису удалось добиться ответа со словами поддержки кого-то из парламентариев – и вот уже его новые письма запестрели фамилиями православных политиков. По переписке видно, как прогибается позиция тверских чиновников: от равнодушного перевода стрелок на Минобороны поначалу до «всемерно поддерживаем» впоследствии. Я тогда предположил, что и военным вскоре надоест отписываться и подставляться: им проще перевести часть. Но я и представить себе не мог, что военный прокурор выйдет в суд против Министерства обороны на стороне епархии! И вот в 2019 г. областной комитет по охране историко-культурного наследия оформляет «вновь взятые под охрану территории и постройки Желтикова монастыря». А предприимчивый игумен Борис дорос до секретаря Тверской епархии.

Старший партнер адвокатского бюро «Славянский правовой центр» Анатолий Пчелинцев рассказал СМИ, что РПЦ претендует приблизительно на тысячу объектов недвижимости в Москве . Якобы интересы церкви обслуживает группа юристов, получающая долю за каждое возвращенное здание в случае его коммерческого использования. Получается, светская власть за счет бюджета переселяет жильцов дома, в котором сто лет назад была чайная для паломников, и отдает его «пострадавшей» религиозной организации, которая тут же сдает его в аренду под офисы? Где тут логика и государственное мышление? Так церковь может потребовать землю, на которой вместо храмов давно стоят жилые здания, институты, станции метро.

Образно говоря, церкви удалось запустить процесс, обратный российской традиции, – сегодня из пушек отливают колокола, а не наоборот. Поскольку централизация власти не может обойтись без групп интересов, обеспечивающих ее стабильность, РПЦ сумела стать одной из наиболее влиятельных групп. Хотя ее реальный вклад в стабильность вертикали сомнителен.

РПЦ удалось расширить городские общины. Как отмечает религиовед Николай Митрохин, сегодня типичный посетитель православного храма – это уже не бабушка-крестьянка, а бухгалтер или владелец мелкого бизнеса. В общинах много студентов, женщин в возрасте за 40 лет, нередко с дочерьми, частично интеллигенции, частично служащих. Но борьбу за основную массу городского образованного среднего класса церковь проиграла. И здесь ей аукнулись скандалы с патриаршими часами и квартирами, «дорисованной» на фотографиях паствой, преследованием Pussy Riot и безжалостной реституцией.

Митрохин сравнивает РПЦ с Российским футбольным союзом: «Подобные корпорации продают свой патриотизм государству, а взамен хотят получить деньги, защиту от конкурентов и поддержку во внешней деятельности за пределами страны. Государство считает, что контролирует все эти организации, но задачи от его имени формулируют лоббисты этих же крупных социальных структур. И получается, что, раздавая деньги, государство фактически ничего не получает, кроме лояльности и внешней поддержки» . Социологи не нашли никакой статистической зависимости между числом православных приходов и голосованием за партию власти. Совсем никакой.