Во время двух последних расследований ему удалось затесаться в команду. Никто вообще-то не хотел его подключать, но он оба раза принес пользу. Вне всяких сомнений. Особенно во втором деле.
Он спас Ванье жизнь.
Вместе с тем его присутствие создавало в группе ненужные конфликты. Расследование убийства всегда изматывает, а привлечение Себастиана неизбежно влечет за собой дополнительные сложности. Из-за своего высокомерия, эгоизма и полного безразличия к окружающим он оказывается постоянным раздражителем. Он подобен черной дыре, которая грозит высосать энергию из всех, находящихся в комнате, и разорвать группу изнутри.
Блистательный очаг конфликтов.
За и против.
Подключить ли Себастиана снова?
Ох уж эти решения.
Если бы Ванья его не признала, Торкель бы даже не раздумывал. Но в последний раз, когда он с ней разговаривал, казалось, она прямо-таки ждет возможности опять поработать с Себастианом. Билли он нравится. Торкелю в глубине души тоже, хотя он может до безумия злиться на то, какие трудности создает его старый друг во всех ситуациях, в которые попадает. Урсула обладает способностью сосредоточиваться на главном и не поддаваться на провокации. Ее больше раздражает, когда ее ставят перед фактом и она чувствует, что решение было принято без ее участия. Стоит ему только объяснить, как он думает и почему, Урсула не воспротивится его решению.
Шесть закопанных трупов на первый взгляд не требуют знаний Себастиана Бергмана.
Но шесть закопанных трупов означают серийного или массового убийцу, а никто в Швеции не знает о таковых лучше Себастиана.
Ох уж эти решения.
Торкель решился.
Сперва Сигтуна. Затем спуститься на этаж ниже, к Урсуле, и дать ей почувствовать себя сопричастной. Потом Ванья, Билли и последним Себастиан.
Так тому и быть.
Он потянулся к телефону.
– Ты должна выехать.
Себастиан воткнул нож обратно в лежащее на столе масло и обернулся к Эллинор, ставившей свою чашку в посудомоечную машину. Он выбрал подходящее для такого сообщения время. В выходные Эллинор была свободна, а Себастиану ни за что не хотелось сорокавосьмичасовой дискуссии на повышенных тонах, упреков, слез и ярости, которые закончились бы тем, что ему пришлось бы физически вышвыривать ее. Теперь же она собиралась на работу, а человек она исключительно обязательный и ни в коем случае не останется дома, не предупредив заблаговременно. Если вообще правильно воспримет его слова. В этом у него уверенности не было.
– Какой ты шутник, – ответила она, даже не взглянув на него, чем подтвердила его опасения.
– Нет, я говорю серьезно. Ты должна выехать, иначе я тебя выгоню насильно.
Эллинор закрыла посудомоечную машину, выпрямилась и посмотрела на него с веселой улыбкой.
– Но лапочка, как же ты без меня справишься?
– Я отлично справлюсь, – ответил Себастиан, стараясь не выдать голосом накатывающее раздражение. Он ненавидел, когда она разговаривала с ним как с ребенком.
– Ты шутник, – опять заключила она, подошла к столу и быстро погладила его по щеке. – Тебе надо побриться, ты колешься. – Она улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в губы. – Увидимся вечером.
Эллинор покинула кухню, и Себастиан слышал, как она скрылась в ванной. Уже хорошо знакомые ему к этому времени звуки подсказывали, что она чистит зубы. Он тяжело вздохнул. Все получилось как всегда. А на что он рассчитывал? Каждый разговор с Эллинор, если он не касался будничных банальностей, шел кругами. Она никогда не слушала его. Не вникала в смысл его слов. Все истолковывалось в ее пользу. Если его слова нельзя было трактовать как похвалу или комплимент, она предпочитала просто игнорировать сказанное. Как сейчас.
Ты должна выехать.
У этих слов есть только один смысл. Все ясно. Такова реальность.
Впрочем, в мире Эллинор нет постоянной непреложной реальности. Она способна преобразовывать факты, как ей хочется. Он слишком много раз позволял ей уклоняться. Хватит. На этот раз ей придется слушать. Он дал волю досаде и раздражению, встал из-за стола и направился к ванной. Распахнул дверь – Эллинор никогда не запиралась – и встал на пороге. Их взгляды встретились в зеркале.
– Ты не хочешь знать, где я в четверг провел ночь?
Эллинор продолжала чистить зубы, но ее взгляд в зеркале давал четкий ответ.
Нет, она не хочет.
– Хочешь знать, почему я не пришел домой?
Эллинор сплюнула в раковину, поставила зубную щетку в пластиковый стаканчик на полочке и вытерлась одним из полосатых махровых полотенец, которые принесла домой с работы.
– У тебя наверняка имелись свои причины, – сказала она, протискиваясь мимо Себастиана в прихожую.
– Да, причину звали Гунилла, ей сорок семь лет, она медсестра.
– Я тебе не верю.
– Почему?
– Ты бы не смог так со мной поступить.
– А вот смог.
Эллинор покачала головой, натягивая пальто.
– Нет, не смог бы. Ведь это означало бы, что ты хотел меня обидеть, а зачем тебе это?
Себастиан смотрел на нее, она наклонилась и принялась натягивать сапоги быстрыми, судорожными движениями. Блестящее голенище выскользнуло у нее из рук. Пришлось начинать сначала. Еще более судорожно. Словно она боролась, чтобы не потерять контроль. Себастиан почувствовал, как раздражение стихает и на его место рвется что-то вроде сострадания. Он попытался противиться этому чувству. Необходимо проявить решительность. Тем не менее он, к своему разочарованию, услышал, что его голос приобрел более мягкий тон.
– Я не хочу тебя обижать. Я хочу только, чтобы ты поняла, что мы больше не можем жить вместе.
– Почему?
– Это было ошибкой, тебе не следовало сюда переезжать. Это моя ошибка, я чувствовал что-то вроде, не знаю, чего… вины. Какое-то время я думал, что мне этого хочется, но ошибся.
Впервые с тех пор, как они вышли в прихожую, Эллинор подняла взгляд и посмотрела ему в глаза.
– Разве у нас не было все хорошо?
– У нас ничего не было.
Эллинор промолчала. Себастиану показалось, что у нее в глазах появились слезы. Неужели он близок к цели? Невзирая на то, что пришлось развивать свою мысль больше, чем он собирался. В таком случае наконец-то. Теперь надо не дать ей шанса истолковать или понять превратно. Вдолбить суть.
– Ты у меня как домработница, которую я трахаю. Ты меня не интересуешь, а я вызываю у тебя настолько сильные эмоции, что это даже нездоро́во.
Эллинор не ответила, но Себастиан заметил небольшую перемену: ее взгляд чуть-чуть ожесточился. Глаза сверкнули так, как ему прежде видеть не доводилось. У него возникло ощущение, что кто-то другой уже когда-то называл ее больной. Возможно, называло несколько человек несколько раз. Совершенно очевидно, ей это не понравилось.