Хотя Василию Константиновичу до революции пришлось трудиться в основном рабочим, но свои крестьянские корни он не забывал и с крестьянином всегда находил общий язык. Труднее было с образованной публикой, перед которой Блюхер не хотел обнаружить пробелы в собственных познаниях. Вот и старался держаться сухо и корректно, не углубляясь в чуждые для себя отвлеченные материи.
Блюхеру не пришлось довести до конца борьбу с Махно. Василия Константиновича отозвали на Дальний Восток, где после происшедшего 26 мая 1920 года во Владивостоке белогвардейского переворота серьезно осложнилось положение просоветской Дальневосточной республики. 24 июля Блюхер был уже в Чите, где стал военным министром и главнокомандующим Народно-Революционной Армии ДВР. Эта армия находилась в удручающем состоянии. В рапорте Ленину и Троцкому Блюхер описал его следующим образом: «Нищенство, проституция, воровство, грабежи, шпионаж и др. Позорные явления стали нередким элементом армейского быта. Военспец, спекулирующий на барахолке последними вещами и не посещающий по этой причине занятия, ответственные работники, нанимающиеся к ремесленникам в подмастерья и к торговцам в ночные сторожа, жены военнослужащих, побирающиеся по городу «Христа ради», бойцы, да одни ли только бойцы, с оружием в руках вламывающиеся в квартиры жителей с целью грабежа; штабники — от голода хворающие, падающие в обморок, ворующие и продающие все, что попадается под руку, от карандаша до пишущей машинки и секретного документа, организованные банды, угоняющие у крестьян скот под флагом конфискации белогвардейского имущества, — все это стало тяжелым фактом повседневности, характеризующим ту грань, до которой докатились материальная необеспеченность армии и то разложение, которое вызвано ненормальными условиями жизни».
Замечу, что в рапорте Василий Константинович вряд ли сильно преувеличил. Один из руководителей ДВР П.П. Постышев в послевоенных мемуарах писал о том же — например, в связи с разграблением народоармейцами Шмаковекого монастыря: «Обходя части, мы заметили какие-то огни, подойдя, мы увидели пьяные фигуры красногвардейцев. Одни были одеты в поповские ризы, другие — еще в какие-то хламиды; все были пьяны, балаганили, горели большие церковные свечи и при их огне играли в карты. Всюду водка, бочонки с медом, бороды у пьяных стариков-бородачей торчали гвоздем, потому что, хватаясь за бороды перепачканными медом руками, они склеивали их. Нас встретили насмешками и бранью. Пришлось послать дисциплинированную часть, разогнать их и переарестовать, а окончательно разложившихся — расстрелять. Было жутко».
Нарисованная Блюхером апокалиптическая картина побудила Владимира Ильича и Льва Давидовича поднапрячься и выделить ДВР полтора миллиона рублей золотом. На эти средства главком смог реорганизовать Народно-Революционную Армию. Кое-кого при этом пришлось расстрелять. Тем временем отряды так называемых «белоповстанцев» под командованием бывшего командира Ижевской дивизии генерала В.М. Молчанова 18 декабря 1921 года заняли Хабаровск. Они действовали будто бы независимо от Приамурского правительства братьев Меркуловых, а в действительности — по тайной договоренности с властями Владивостока. Планы Приамурского правительства и генерала Молчанова были достаточно амбициозны. Депутат владивостокского Народного собрания бывший военный министр Омской директории генерал В.Г. Болдырев вспоминал: «В связи с одержанными боевыми успехами и присоединением Камчатского края ждали резонанса этих успехов на Амуре и в Забайкалье. Более же горячие головы, как и всегда в подобных случаях, мечтали не только о Сибири, которая считалась охваченной волнением, но и о Москве!»
Мечтам, естественно, не суждено было сбыться. НРА удалось остановить дальнейшее продвижение белых у станции Ин на левом берегу Амура. Блюхер стал готовить контрнаступление. 11 января 1922 года части НРА атаковали позиции белых у станции Волочаевка в 50 километрах от Хабаровска. Но уже на следующий день наступление захлебнулось. Блюхер подтянул свежие силы и 10 февраля возобновил атаки. 12-го числа волочаевские укрепления пали. А были они нешуточные: несколько рядов колючей проволоки, пулеметные гнезда, хорошо оборудованные артиллерийские позиции. Молчанов имел 3,5 тыс. штыков, 11 орудий, 99 пулеметов, 3 бронепоезда, у Блюхера — в 2–3 раза больше пехоты и артиллерии. Василию Константиновичу помог опыт в штурме крымских укреплений. Недаром Волочаевку впоследствии стали называть «вторым Перекопом».
Блюхер навсегда запомнил волочаевские бои: «В снегу, на морозе, полуголодные, после 5 дней под открытым небом, залегли наши цепи перед искусно построенными заграждениями противника у Волочаевки и, движимые единым желанием победить или умереть, — победили. И то, что, по мнению противника, казалось недоступным для нас, — было достигнуто нашими революционными рядами, несмотря на холод, голод и крайне невыгодные для нас условия местности».
Василий Константинович благоразумно не стал раскрывать, так сказать, военно-экономическую подоплеку «чуда у Волочаевки». Зато о нем рассказал близкий к братьям Меркуловым журналист и писатель Всеволод Никанорович Иванов: «Авантюристические владивостокские купцы вооружали каппелевские части, пришедшие с Волги. Вооружения было много во Владивостоке и хранилось оно в складах. Склады эти японское «союзное» командование взяло под свою охрану и тем наложило хитрую лапу на снабжение приморских несоциалистических сил боеприпасами. Снабжение Волжской армии на Тихом океане происходило так: в темные ночи к складам подавались скрыто китайские шаланды, в которых сидела команда из отборных людей во главе с Н.Д. Меркуловым, платила деньги, кому следует, в соответственной валюте, склады раскрывались, и рабочая команда во главе с членом Приамурского правительства Н.Д. Меркуловым таскала бешено ящики с патронами в шаланды. Мне рассказывали, был случай, когда такую деликатную ночную погрузку пришлось проводить в тайфун, и волнение было такое, что «члену правительства» пришлось привязывать себя веревкой поперек пуза к стоящему суденышку.
Так эта тоненькая пуповина снабжения боеприпасами была оборвана в ту пору, когда шли бои под оледеневшей Волочаевкой. Волжская армия на Тихом океане оказалась остановлена рукой японского офицера, отказавшегося принять какое-то количество золотых иен.
«Вооруженные силы», вдруг ставшие безоружными, волей японского командования, под влиянием разного рода международных конференций — Вашингтонской, Дайренской, Чаньчунской — теряли значение, медленно отходили за договоренные между ДВР и Японией линии, сосредоточивались в Спасске».
Планам генерала Молчанова, мечтавшего весной от Волочаевки начать поход в глубь России, японцы не симпатизировали. Они прекрасно понимали, что 10-тысячному белому войску, сосредоточившемуся в Приморье, не одолеть 5-миллионную Красную Армию, коль скоро это не удалось куда более многочисленным ратям Колчака и Деникина. К оккупации же всего русского Дальнего Востока, а тем более Сибири, Япония в тот момент была не готова как из-за недостатка собственных ресурсов, так и, главным образом, из-за противодействия другой великой тихоокеанской державы — Соединенных Штатов Америки. Экспедиция к Хабаровску имела одну цель — сделать ДВР и стоявшую за «буфером» Москву более уступчивыми к японским требованиям насчет концессий на Дальнем Востоке. Когда цель была достигнута, японские офицеры во Владивостоке внезапно вспомнили о самурайском кодексе чести «бусидо» и наотрез отказались за любые взятки отворять двери складов Приамурскому правительству.