Реввоенсовет Кавказского фронта. Слева направо: С. И. Гусев, Г. К Орджоникидзе, М. Н. Тухачевский, В. А. Трифонов. 1920 г.
В состав фронтовой авиации выделялось относительно небольшое количество самолетов. Такая организационная раздробленность во многих случаях крайне затрудняла возможность массированного их применения для решения наиболее важных задач операции.
Другим крупным недостатком организационной структуры нашей авиации в тот период (речь идет о 1942 годе. — Б.С.) являлся неоднородный, смешанный состав самолетов в авиационных дивизиях. Каждое соединение имело в своем составе два штурмовых и два истребительных авиационных полка. Это крайне затрудняло, а иногда даже прямо исключало возможность массированного применения имевшихся истребителей, например, для завоевания господства в воздухе над районами, где происходили решающие боевые действия наших наземных войск, или для нанесения мощных ударов большим количеством штурмовиков и бомбардировщиков по наиболее важным группировкам войск противника».
Баграмян рассказывал о действиях авиации на Юго-Западном фронте. Но та же картина была и на Западном фронте, где действиями авиации руководил Худяков. «Сталинские соколы» и их командиры уступали асам Германа Геринга, его генералам и фельдмаршалам по всем статьям. Германский генерал Ф. В. Меллентин вынес такое впечатление о боевой деятельности советской авиации: «Эффективность действий русской авиации не соответствовала ее численности. Потери в опытных кадрах, понесенные в первые месяцы войны, так и не были восполнены, а самолеты серийного производства намного уступали по своим качествам нашим самолетам. Старшие офицеры, видимо, не могли усвоить принципов ведения боевых действий авиации в современных условиях.
Русские фактически не имели стратегической авиации, и те немногие удары, которые нанесла их авиация дальнего действия, не причинили нам никакого ущерба. Самолеты-разведчики углублялись иногда в наше расположение на 50-100 км, но истребители и бомбардировщики редко залетали за линию фронта более чем на 30 км. Это было для нас большим облегчением, так, даже в самые тяжелые периоды войны передвижение войск и грузов в тыловых районах происходило беспрепятственно.
Русская авиация использовалась в основном для решения тактических задач, а начиная с лета 1943 года самолеты русских висели с утра до вечера над полем боя. Организация взаимодействия между авиацией и наземными войсками непрерывно улучшалась; в то же время качественное превосходство немецкой авиации постепенно исчезало. Но в тактическом отношении русские всегда уступали нам, а их летчики не могли сравниться с нашими пилотами».
Строго говоря, по качеству самолетов ВВС Красной Армии не уступали люфтваффе с самого начала войны. Ведь уже к 22 июня 1941 года советские приграничные округа располагали 1540 самолетами новых типов, тогда как немцы имели на Восточном фронте лишь 1830 боевых машин. А новые истребители Як-1, МиГ-3 и ЛаГГ-Зне уступали или даже превосходили основной немецкий истребитель Me-109 (а таких самолетов в армии вторжения было всего около 500). К концу же 1942 года боевые машины новых типов составили почти 72 % советского авиационного парка. Вот только летать на них умели плохо. Из-за этого, а также из-за нехватки бензина вплоть до лета 43-го советские истребители барражировали над полем боя не на максимальной, а на наиболее экономичной скорости. Да и численное превосходство советской авиации сохранялось на протяжении почти всей войны, исключая лишь ее первые месяцы, когда погибла практически вся авиация приграничных округов, а пополнение еще не поступило. Но оно сводилось на нет низким уровнем подготовки летчиков, а также тем обстоятельством, что на фронт часто поступала бракованная авиатехника. За это после войны были осуждены непосредственный начальник Худякова главнокомандующий ВВС главный маршал авиации А.А. Новиков и руководство Наркомата авиационной промышленности.
Из — за больших потерь в летном составе советские пилоты так и не успевали набраться опыта и погибали прежде, чем могли научиться как следует воевать. У нас только И.Н. Кожедуб сбил 62 самолета, а А.И. Покрышкин — 59. И это — лучшие из летчиков-истребителей. А в люфтваффе 104 пилота имели более 100 побед. Из них только трое воевали на Западном фронте, а остальные, в том числе абсолютный рекордсмен Эрих Хартман, сбивший 352 самолета, действовали против советских ВВС. Кстати, оказавшийся в плену у Красной Армии Хартман был приговорен к 20 годам исправительно-трудовых лагерей «за нанесение ущерба советской экономике, выразившееся в уничтожении 347 самолетов». По этому уникальному в мировой юриспруденции приговору он отсидел десять с половиной лет и вернулся на родину только в 1955 году.
Справедливости ради надо заметить, что в ходе войны в организации советской авиации произошли изменения к лучшему. Так, в мае 1942 года были сформированы воздушные армии, каждая из которых сконцентрировала всю авиацию, действовавшую на одном из фронтов. К этой реформе приложил свою руку и начальник штаба ВВС Худяков, назначенный на эту должность месяцем раньше. Но вскоре, в июне 42-го, по просьбе руководства Западного фронта Сергей Александрович отправился туда командовать 1-й воздушной армией. Здесь с ним позднее встретился А.Н. Пономарев, исполнявший должность главного инженера армии. Александр Николаевич тепло вспоминал о командарме: «Быстро нашли мы общий язык с генерал-лейтенантом С.А. Худяковым (это звание он получил в марте 1943 года. — Б.С.). В немногие свободные минуты Сергей Александрович делился со мной своими мыслями о реорганизации фронтовой авиации, чтобы повысить ее мобильность и уменьшить зависимость от органов снабжения и обеспечения. Командарм думал и над тем, как улучшить связь с наземными войсками. Так сложился конкретный план перестройки органов тыла, эксплуатации и снабжения авиационных войск. Худяков, человек неистощимой энергии и решительности, на свой страх и риск ввел эти перемены в армии, а когда стал начальником Главного штаба ВВС (в мае 1945 года. — Б.С.), постарался распространить их на все Военно-Воздушные Силы».
Вообще, все немногочисленные сохранившиеся отзывы мемуаристов о Худякове — положительные. Вот, например, А.В. Казарьян утверждает: «Никто не припомнит, чтобы командующий 1-й армии устраивал необоснованный разнос, дергал по пустякам». Но сами по себе высказывания такого рода мало что значат. Ведь в советской исторической и мемуарной литературе о Великой Отечественной войне существовало очень немного «мальчиков для битья» — военачальников, о которых дозволялось отзываться дурно. Кулик, Павлов, Жуков во времена опалы при Хрущеве, еще несколько фамилий. Об остальных писали только хорошее или, в крайнем случае, нейтральное. Да и похвалы обычно сводятся к самым общим словам, из которых трудно понять, что же такого выдающегося совершил Худяков. Тот же Казарьян пишет: «Перед Курской битвой штаб ВВС разослал директиву воздушным армиям о проведении операции по ослаблению операций противника. Директива была получена и в штабе 1-й воздушной армии. Однако, лучше зная оперативную обстановку, генерал Худяков не согласился с теми задачами, которые были поставлены в директиве. Он выдвинул другие задачи, добился их утверждения и успешно выполнил их». Вот и пойми, что это за «операция по ослаблению операций» и что за задачи поставил Сергей Александрович. Впрочем, столь же загадочны и «конкретный план перестройки органов тыла, эксплуатации и снабжения авиационных войск», который упоминает А.Н. Пономарев.