Истребленные маршалы - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 53

В принципе все правильно. Разве что роль кавалерии, в угоду наркому Ворошилову, преувеличивалась. Ведь уже в Первую мировую войну стало ясно, что на поле боя, изрезанном окопами, покрытом проволочными заграждениями, насыщенном орудиями и пулеметами, коннице делать нечего. Но главная беда была в том, что верные на бумаге тезисы проводились в жизнь из рук вон плохо. На учениях допускалось слишком много условностей, а вероятного противника заставляли играть в поддавки.

Когда в мае 37-го Тухачевский был сослан командовать периферийным Приволжским военным округом, Егоров занял его пост первого заместителя наркома обороны. Фактически Александр Ильич стал вторым лицом в военной номенклатуре после Ворошилова. На Военном Совете в начале июня Егоров вместе со всеми клеймил участников «военно-фашистского заговора». Он был одним из 42 выступавших членов Совета, еще не зная, что будет и в числе тех 34 ораторов, кто вскоре разделит участь Тухачевского.

Александр Ильич достиг пика своей карьеры и на какое-то время утратил бдительность. Думал, что, раз поставили на место разоблаченного «врага народа» Тухачевского, значит, ничего против него у Ежова нет и Сталин ему, Егорову, полностью доверяет. Всем, казалось, был доволен Александр Ильич, но была у него одна кручина на сердце. Главным делом своей жизни маршал считал победу над Деникиным осенью 19-го. Теперь же архитектором этой победы полагалось считать Сталина, а имя Егорова лишь упоминалось в одном ряду с Ворошиловым и Буденным.

Александра Ильича в октябре 37-го выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по Вяземскому избирательному округу. Решив, что теперь-то бояться нечего, Егоров поделился наболевшим с давними друзьями из Первой Конной — заместителем наркома обороны по кадрам Е.А. Щаденко и начальником финансово-планового управления РККА А.В. Хрулевым. Эта откровенность оказалась для маршала роковой. Уже в декабре 37-го, вскоре после того как Егоров стал депутатом Верховного Совета и формально обрел депутатскую неприкосновенность, на стол Ворошилова легли доносы Ефима Афанасьевича и Андрея Васильевича. Два друга согласно утверждали, что Егоров во время товарищеского ужина (отмечали назначение Щаденко заместителем наркома обороны, последовавшее в конце ноября) высказал недовольство тем, что историю Гражданской войны освещают неправильно, его, Егорова, роль умаляют, а роль Сталина и Ворошилова «незаслуженно возвеличивают». Видно, выпили в тот вечер военачальники лишнего, потерял Александр Ильич бдительность, расчувствовался, вот и результат. Время после дела Тухачевского и начала массовых арестов в армии было тревожное. Щаденко и Хрулев могли с перепугу подумать, что Егоров вообще их провоцирует. И решили, что сообщить Ворошилову об «идеологически невыдержанном» разговоре в любом случае просто необходимо. Их доносы оказались решающими в судьбе маршала. Но, справедливости ради, надо признать, что эти доносы не были первыми доносами на Егорова. Сомнительный приоритет здесь принадлежит комбригу Яну Матисовичу Жигуру, преподавателю Академии Генштаба. 9 ноября 1937 года он написал:

«В ЦК ВКП(б), тов. Сталину.

Целый ряд важнейших вопросов организации РККА и оперативно-стратегического использования наших Вооруженных Сил, по моему убеждению, решен ошибочно, а возможно, и вредительски. Это в первый период войны может повлечь за собой крупные неудачи и многочисленные лишние жертвы.

Я прошу, тов. Сталин, проверить деятельность маршала Егорова в бытность его начальником Генерального штаба РККА, так как он фактически несет ответственность за ошибки, допущенные в области подготовки оперативно-стратегического использования наших Вооруженных Сил и их организационной структуры.

Я политического прошлого и настоящего тов. Егорова не знаю, но его практическая деятельность, как начальника Генерального штаба, вызывает сомнения.

Член ВКП(б) с 1912 года Я. Жигур».

История умалчивает, из-за чего поссорились Ян Матисович с Александром Ильичем. Отмечу только, что никаких конкретных данных в доносе Жигура не содержится. В принципе подобные обвинения с тем же успехом можно было бы предъявить любому начальнику Генерального штаба любой армии в мире. И в зависимости от отношения главы государства к фигуранту доноса вопрос о его виновности мог быть решен положительно или отрицательно, совершенно независимо от действительного состояния вооруженных сил. Донос Жигура явно диктовался откуда-то возникшей личной неприязнью к Егорову, а не заботой о поддержании боеспособности Красной Армии. Подобных «телег» в 37-м году поступало с избытком. Если бы каждой из них давали ход, на воле не осталось бы никого из руководителей партии, армии и государства. Вполне возможно, что жигуровский донос на Егорова остался бы без последствий, как, например, не привели ни к чему доносы на Буденного и многочисленные показания против Семена Михайловича, на всякий случай выбитые чекистами из арестованных военачальников. Но доносы Щаденко и Хрулева изменили ситуацию. Сталину не нужен был второй по занимаемой должности человек в Наркомате обороны, затаивший обиду на него и Ворошилова за 19-й год. И судьба Александра Ильича была решена. Оставалась только техническая сторона вопроса: как оформить дело. Тем более что Иосиф Виссарионович, как кажется, не был слишком высокого мнения о военных талантах Егорова и продвигал его только в силу личной преданности маршала ему, Сталину, и Ворошилову.

Последней каплей, подточившей шансы Александра Ильича на спасение, стал донос начальника Борисоглебско-Ленинградской кавалерийской школы комбрига Георгия Васильевича Жукова, члена ВКП(б) с 1917 года. Вот его текст:

«НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР тов. ВОРОШИЛОВУ.

Вскрытие гнусной, предательской, подлой работы в рядах РККА обязывает всех нас проверить и вспомнить всю ту борьбу, которую мы под руководством партии ЛЕНИНА-СТАЛИНА провели в течение 20-и лет. Проверить с тем, что все ли мы шли искренно честно в борьбе за дело партии ЛЕНИНА—СТАЛИНА, как подобает партийному и непартийному большевику и нет ли среди нас примазавшихся попутчиков, которые шли и идут ради карьеристской, а может быть, и другой, вредительско-шпионской цели.

Руководствуясь этими соображениями, я решил рассказать т. ТЮЛЕНЕВУ следующий факт, который на сегодняшний день считаю имеющим политическое значение.

В 1917 году в ноябре м-це, на Съезде 1-й Армии в Штокмазгофе, где я был делегатом, я слышал выступление бывшего тогда правого эсера подполковника ЕГОРОВА А.И., который в своем выступлении называй товарища ЛЕНИНА авантюристом, посланцем немцев. В конечном счете речь его сводилась к тому, чтобы солдаты не верили ЛЕНИНУ как борцу-революционеру, борющемуся за освобождение рабочего класса и крестьянства.

После его выступления выступал меньшевик, который, несмотря на вражду к большевикам, даже отмежевался от его выступления.

Дорогой товарищ Народный Комиссар, может быть поздно, но я, поговорив сегодня с товарищем ТЮЛЕНЕВЫМ, решил сообщить это Вам.

ЧЛЕН ВКП(б) (Г. ЖУКОВ)».

Справедливости ради отмечу, что это письмо, поступившее в канцелярию Ворошилова 26 января 1938 года, уже не повлияло существенным образом на судьбу Егорова. Просто Климент Ефремович и Иосиф Виссарионович еще раз убедились в неискренности своего соратника по Царицыну и могли укрепиться в своем намерении расправиться с ним. Получалось, что даже на съезде 1-й армии, открывшемся 30 октября 1917 года, через четыре дня после победы большевистской революции в Петрограде, Александр Ильич стоял на оборонческих, правоэсеровских позициях, а не примыкал к левому крылу эсеровской партии, тогда склонявшемуся к большевикам. Судьба же Егорова была определена как раз накануне поступления Жуковского доноса.