Истребленные маршалы - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 17

В общем, мы жили на даче, чувствуя себя обреченными, не зная только, когда и как произойдет окончательный удар, но неотвратимость его мы ощущали. Жили на даче одиноко, никто к нам не ходил, мы ни к кому не ходили. Был с нами постоянно только охранник, его фамилия Лемешко, он все время вроде бы охранял нас, на самом деле следил, чтобы никто из нас никуда не ушел. На даче Ворошилова был роскошный бильярд. Играя на этом бильярде, Василий Константинович однажды остановился, раскинул руки и, показывая на роскошь, которая нас окружала, сказал: «Это же изощренное издевательство».

Однажды ночью он мне сказал: «Если со мной что-нибудь случится, тебя не тронут». Наивный был.

22 октября я возилась на кухне, кормила детей. Вдруг стремительно ворвалисв-в дом четверо здоровых, в штатском. Бегом Пронеслись по коридорам. И прямо в комнату Василия Константиновича, в его спальню. Дверь им открыл Лемешко. Он же встал в двери кухни, не выпуская меня из нее. Но я все видела. Василий Константинович сидел на кровати в нижней рубахе, а эти, пришедшие, делали обыск. Потом я видела, как повели мужа. Он был без гимнастерки, в нижней рубахе, в брюках, сапогах. Потом, тут же, вернулись и за мною. Когда меня вывели, я вижу, что впереди стоит машина и в ней находится муж, во вторую посадили меня. И тут же в третью машину привели брата Василия Константиновича Павла. Всего было пять машин (сотрудники НКВД казенный бензин не жалели. — Б. С). Детей оставили. Все это проделывали молча, никто не сказал ни слова. Привезли нас на вокзал, посадили в разные купе. Я Василия Константиновича с тех пор больше не видела. В Москве на машинах сразу отправили на Лубянку. Я попала в одиночку № 66 и в ней просидела семь месяцев».

После смещения с поста командующего Блюхер всерьез опасался ареста со всеми вытекавшими отсюда последствиями. Почему же он хотя бы не последовал примеру Гамарника и не застрелился? Думаю, тут играли роль два фактора. С одной стороны, Василий Константинович не хотел самоубийством травмировать находившихся вместе с ним жену и детей. С другой стороны, в душе маршала еще теплилась надежда, что все обойдется, политических обвинений ему предъявлять не будут, а подыщут почетную, хоть и малозначительную должность в Наркомате обороны. Потому, может, не отсоветовал брату отдыхать вместе на ворошиловской даче. Василий Константинович не был до конца уверен, что обречен.

Пока Блюхер дожидался в Москве приезда семьи, машина уже работала. 10 сентября 1938 года показания на Василия Константиновича дал арестованный еще 7 июля заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Иван Федорович Федько. К тому времени следователи уже сломали командарма. В июле 38-го начальник Особого отдела НКВД Федоров писал Фриновскому: «Позавчера я провел с Федько очные ставки, на которых арестованные Егоров, Урицкий, Хорошилов, Погребной, Смирнов П.А. и Белов изобличали Федько, но он от всего отказывался. Я ему дал указанные выше очные ставки, отправил в Лефортово, набил морду, посадил в карцер. В своих сегодняшних показаниях он называет Мерецкова, Жильцова и еще нескольких человек. Держался возмутительно. А сегодня заявил, что он благодарит следствие за то, что его научили говорить правду». К тому моменту, когда потребовались показания на Блюхера, Иван Федорович уже очень хорошо научился «говорить правду». После ареста Василия Константиновича им с Федько 28 октября 1938 года устроили очную ставку, на которой командарм заученно повторил: «Преступные антисоветские связи с Блюхером я установил в ноябре месяце 1935 года, когда работал Военный Совет». Василий Константинович, к которому еще не успели применить мер физического воздействия, возмущенно заявил: «Как Вам не стыдно, Федько. Все, что сказал Федько, я категорически отрицаю».

В тот же день прошла очная ставка Блюхера с арестованным бывшим членом Военного Совета ОКДВА Г.Д. Хаханьяном, давшим показания о заговорщической деятельности Василия Константиновича. Блюхер опять все отрицал. Очные ставки и допрос Блюхера проводил сам Берия. Лаврентию Павловичу, только что назначенному заместителем Ежова, в скором времени предстояло сменить «стального наркома», одним из пунктов обвинений против которого должна была стать фальсификация уголовных дел и «перегибы» в борьбе с «врагами народа». Если бы Сталин все-таки решил устроить над Ежовым показательный процесс, то Блюхер представлялся идеальной кандидатурой в качестве одного из подсудимых: Василия Константиновича можно было обвинить в огульном избиении кадров ОКДВА.

Почти сразу же после ареста и еще до первых очных ставок Блюхера стали жестоко избивать. Маршал, сам отправивший на смерть Тухачевского, Якира и прочих, прекрасно понимал, что признание вины все равно не спасет от смертной казни. И чекисты сразу принялись за физическую обработку арестованного, не надеясь, что он добровольно признается в мнимых преступлениях.

Соседом Блюхера по лубянской камере совсем не случайно оказался бывший начальник Управления НКВД по Свердловской области Д.М. Дмитриев. После ареста в рамках исподволь начавшейся кампании по постепенной замене людей Ежова людьми Берии он выполнял малопочтенную роль «наседки» и уговаривал маршала во всем сознаться в призрачной надежде спасти собственную жизнь (разговоры в камере записывались на магнитофон). 26 октября Василий Константинович рассказывал Дмитриеву: «Физическое воздействие. Как будто ничего не болит, а фактически все болит. Вчера я разговаривал с Берия, очевидно, дальше будет разговор с Народным комиссаром».

«— С Ежовым?» — переспросил Дмитриев.

«— Да», — подтвердил Блюхер. И застонал: — «Ой, не могу двигаться, чувство разбитости».

«— Вы еще одну ночь покричите, и будет все замечательно», — то ли проявляя участие, то ли издеваясь, заметил чекист.

В тот же день дежурный предупредил Василия Константиновича: «— Приготовьтесь к отъезду, через час вы поедете в Лефортово». (Значит, Г.Л. Безверхова ошиблась, когда утверждала, что мужа прямо с вокзала повезли в Лефортово; сначала маршала доставили на Лубянку, а с лефортовской мясорубкой он познакомился только три дня спустя. — Б. С.).

«— С чего начинать?» — поинтересовался Блюхер.

«— Вам товарищ Берия сказал, что от вас требуется, или поедете в Лефортово через час», — пригрозил дежурный. — «Вам объявлено? Да?»

«— Объявлено», — тоскливо произнес маршал. — «Ну вот я сижу и думаю. Что же выдумать? Не находишь даже».

Дмитриев участливо разъяснил Блюхеру: «— Вопрос решен раньше. Решение было тогда, когда вас арестовали. Что было для того, чтобы вас арестовать? Большое количество показаний. Раз это было — нечего отрицать. Сейчас надо найти смягчающую обстановку. А вы ее утяжеляете тем, что идете в Лефортово».

«— Я же не шпионил», — оправдывался Блюхер, но у опытного чекиста подобный детский лепет вызвал лишь улыбку.

Дмитриев прекрасно знал, как из подследственных делают шпионов, самому не раз приходилось этим заниматься: «— Раз люди говорят, значит, есть основания».

«— Я же не шпион», — доказывал Блюхер.

«— Вы не стройте из себя невиновного», — продолжал убеждать Дмитриев. — «Можно прийти и сказать, что я подтверждаю и заявляю, что это верно. Разрешите мне завтра утром все рассказать. И все. Если вы решили, то надо теперь все это сделать».