Воздух, которым ты дышишь - читать онлайн книгу. Автор: Франсиш Ди Понтиш Пиблз cтр.№ 51

Страница

В ту ночь и в последовавшие за ней Анаис показала мне, что я тоже могу быть желанной. Что мое вожделение может разделить другой человек, мне могут даже ответить взаимностью, что необязательно душить свое желание. Поначалу это открытие напугало меня, но страх продлился недолго.

* * *

Иные образованные люди утверждают, будто самба пришла с холмов, из беднейших, самых несчастных районов Рио. Это правда. Но правда и то, что она пришла от удачливых сирот вроде Винисиуса, от уличных забияк вроде Кухни, от нежных душ вроде Ноэля. Она пришла от распутников вроде Худышки и от скромников вроде Банана и Буниту. От испорченных барышень вроде Грасы и от ничтожеств вроде меня.

Попытайся отследить историю самбы – и не обнаружишь источника. Попытайся перечислить выдающихся самбистас – и тебе не хватит места на листе бумаги. Самба пришла от хозяев и рабов, из гостиных и трущоб, из городов и с плантаций, от мужчин и женщин. Найти ее источник невозможно, так зачем и пытаться? Может быть, лучше просто слушать ее?

Самба не терпит упрощения; не должны терпеть его и люди. Никто в Лапе не смел утверждать, что он или она – то или другое. Если бы кто-нибудь, паче чаяния, начал утверждать: «Я женщина», «Я индеец» или «Я мужчина, охочий до мужчин», его сочли бы сумасшедшим или не стоящим доверия. Определять себя так означало смехотворно упростить себя.

В Лапе люди не рассказывали о том, чем они занимаются в постели. Это никого не интересовало, если только в дело не оказывались замешаны дети или убийство. Почти во время каждого карнавала наш Кухня ускользал от нас с каким-нибудь красавчиком, и горе тому, кто посмел бы усомниться в его мужественности. То, что мои похождения не ограничивались четырьмя безумными днями карнавала, отличало меня от прочих, но смертным грехом не считалось. Однако мои похождения все же воспринимались как похождения – рискованные, из ряда вон выходящие и случавшиеся время от времени. Даже я сама так считала.

Те из нас, кто вырос на богемных улицах Лапы и ненавидел ярлыки, рано или поздно все же сталкивались с тем, что надо как-то определить себя. Уже в начале жизни мы определяем себя как девочек или мальчиков. Позже становимся хорошими или плохими учениками, художниками или дельцами, красивыми или невзрачными. Мы называем себя адвокатами, продавцами, музыкантами или певцами. Превращаемся в мужей и жен. Каждый новый ярлык наклеивается на слой предыдущих. И в один прекрасный момент их вес начинает давить на тебя. В конце жизни тебя можно описать одной унылой фразой из некролога: от нас ушла кухонная девчонка, певица, композитор, любовница, жена, бывшая подруга.

А есть еще ярлыки, которые вешают на тебя другие, или, может, ты сам их на себя навесил, хоть и невольно. Этих ярлыков не будет в некрологе, но их будут шепотом передавать друг другу во время поминальной службы. Я читала, что насочиняли обо мне так называемые интеллектуалы и низкие духом журналисты. (Разумеется, писали они не обо мне. Для них я была эпизодической фигурой в истории Софии Салвадор и Винисиуса ди Оливейры.) Я была тираном-менеджером, тщеславной подругой-завистницей, несостоявшейся певицей, другой женщиной, подражательницей, укравшей у Софии Салвадор ее революционный стиль самбы, подозреваемой, палкой в колесах «Голубой Луны», прилипалой с сапфическими наклонностями, кобелихой, бритвой «Жилетт», девочкой, которая никак не может решить, что она хочет делать и с кем.

Анаис сделала меня прилежной ученицей, жаждущей испробовать свои умения. К моему удивлению, несколько жен студийных продюсеров не без удовольствия провели со мной время, хоть мы и встречались тайно. Были и другие – девочки из сувенирных магазинов, официантки, загорелые кошечки с пляжа, напускающие на себя важный вид мелкие продавщицы. Все они были девушки из Лапы и не опасались проводить время со мной, а если и опасались, то это был нестрашный страх, только возбуждение, которому невозможно противиться, ощущение неопасного риска. После ночи со мной не могло быть ни утренней дурноты, ни тайных визитов к врачу или жалоб на «аппендицит». Со мной женщины получали не меньшее удовольствие, чем с мужчиной, но рисковали при этом гораздо меньше.

Мужчины у меня тоже были. Сначала меня толкало к ним любопытство. Какие ощущения дарит любовь с мужчиной? Похожа она на любовь с женщиной? Почему Граса так увлечена ими? Моим первым мужчиной был не искушенный учитель вроде Анаис, а неловкий нервный бармен. Все произошло быстро и оставило не слишком приятное впечатление. Я потом чувствовала разочарование и скуку, но не настолько, чтобы отказаться от секса вообще! Я всегда была настойчивой и потому не перестала обращать внимание на мужчин, просто выбирала теперь более придирчиво.

Кто выдумал, что мужчина стремится доминировать, а женщина – подчиняться? Кино и книги насаждают этот миф, и хотя для некоторых так и есть, но этот миф не распространяется на всех и каждого, как не распространяется на все случаи. Я терпеть не могу обобщений, но могу сказать, что мужчины устроены необычайно просто. Секс с мужчиной – это как прибыть в нужное место. Если повезет или если ты достаточно искусна, вы прибудете одновременно. С женщиной испытываешь постепенные смены желания: оно то слабее, то интенсивнее, то поднимается, то опадает и не завязано на том, чтобы непременно достичь пункта назначения. Женщины – круги, мужчины – стрелы.

– Дор – это бритва «Жилетт», – зубоскалил Худышка. – Бреет хоть так, хоть эдак.

Несмотря на все эти шпильки, мои товарищи-музыканты понимали меня лучше других, потому что они понимали самбу. В иные ночи нам хотелось простоты. В другие – хотелось раствориться в пульсирующей музыке. Выбор песен зависел от нашего настроения и от людей, с которыми мы играли. Неизменной оставалась – для меня, во всяком случае – сводившая с ума смесь возбуждения и желания, предшествовавшая каждой роде. Каждая песня была завоеванием, победой. Каждая нота – актом любви.

В Лапе бывали минуты, незадолго до рассвета, когда закрывались кабаре, последние посетители возвращались в безопасность своих домов и в темных переулках становились слышны затихающие звуки ночной роды – охрипшие голоса, мелодии медленные и грустные. Тайные песни, жесткие ритмы, не предназначенные для света дня. Эти песни играли на исходе ночи, когда все остальное уже спето: хватит пить, хватит друзей, хватит женского смеха и сигарет, хватит набивать живот едой, хватит наполнять чашку водой – есть только ты и гитарист, вы одни в темноте, забыли все, кроме своих голосов, кроме песни, что внутри тебя, которую вы всегда знали, но до этой минуты не умели разделить. Иногда случались невинные слушатели: молодая мать бодрствует в окне; парочка, запутавшаяся в простынях; юная девушка в берете и брюках, руки в карманах, рот саднит от поцелуев, и блаженно побаливают места, которые ей всю ее жизнь не позволяли трогать. Она останавливается и слушает горькие жалобы роды, и жизнь ее словно колеблется на весах. Словно все, что с ней успело случиться за ее недолгую жизнь – побои, ложь, стыд, любовные бури и триумфы (хоть их так мало), – втайне сговорилось и привело ее сюда, слушать песню, ни для чьих ушей не предназначенную. Песня окутывает ее. Музыка – как зеленое поле или теплая постель; это место, где ты всегда найдешь пристанище. Дом, подобного которому нет.

Страница