Какова вероятность, что вы столкнётесь с этим шкафом в лобовой атаке ещё раз? Думаю, она невелика. Но даже если это вдруг, по каким-то мистическим причинам, и произойдёт, то после этого вы, вероятно, демонтируете этот злосчастный шкаф – на всякий случай и от греха подальше (кстати, именно это я и посоветовал потом сделать матери моей пациентки).
А здесь – регулярно! Бац-бац-бац! И как минимум семь раз с сотрясениями мозга! Как вам?..
Мозг моей пациентки не производил чувства боли (хотя она и уверяла, что боль чувствует и не любит, когда ей больно). Но если бы боль была по-настоящему ощутимой, то она бы сыграла роль отрицательного подкрепления и возникли бы соответствующие – оборонительные условные рефлексы.
Девушка перестала бы прижигать себя сигаретой, шинковать свои руки острыми предметами и заблокировала бы уже, наконец, железобетонно это своё роковое движение головы, которое она мне и сейчас – на приёме – так лихо продемонстрировала.
Но нет… Она раз за разом решительно шагала на те же самые грабли.
Если бы всё это происходило в дикой природе, как вы думаете, долго бы животное с таким генетическим дефектом протянуло? Видимо, нет, что и позволяет нам говорить, что мы имеем дело с ослабленным (изменённым) индивидуальным инстинктом самосохранения.
Самая опасная вещь в психологии – это самоотчёты. К сожалению, всё, что мы можем сказать о себе, говорим мы сами, а это значит, что то, каковы мы, влияет на то, что мы говорим о себе. Короче говоря, это порочный круг самозаблуждений.
Поэтому, если вы спросите у человека, боится ли он, например, врачей и уколов, а он ответит вам, что «очень», да и в самом деле падает в обморок при виде таблички с надписью «процедурный кабинет», это ещё вовсе не значит, что у него низкий болевой порог.
Да, наш мозг – штука причудливая. Так, например, нейробиолог, профессор Нью-Йоркского университета Джозеф Леду в своё время проводил совместные исследования с Майклом Газзанига на расщеплённом мозге
[12] и заметил следующую немаловажную деталь…
Оказалось, что если вы предъявляете некий эмоциональный стимул лишь правому полушарию мозга (допустим, видео играющих панд или хронику ампутации конечности), то левое полушарие сможет описать возникающие у человека чувства, но не сможет сказать, что именно человек видит.
То, что у нашего правого полушария, прямо скажем, с языком проблемы, нам уже хорошо известно как раз благодаря работам Газзанига. Но это важный нюанс: левое полушарие такого испытуемого, не зная об истинных причинах тревоги (или радости), способно осознавать эти чувства и даже как-то их себе объяснять.
Последующие исследования, проведённые в лаборатории Джозефа Леду, показали, что часть наших воспоминаний, действительно, фиксируется лишь в подкорковых областях – например, в так называемой амигдале (таламусе), а другие – в корковых структурах, вовлекающих височную долю, ответственную за речь и язык.
То есть о чём-то мы помним, но не осознаём этого, а о чём-то помним и на сознательном уровне, и потому можем об этих воспоминаниях рассказать. Для обозначения этих двух видов памяти учёные используют специальные понятия:
• процедурной памяти (памяти на действия, поведенческие шаблоны и эмоциональное значение стимулов)
• и памяти декларативной (памяти, которая не только хранит ваши воспоминания, но и позволяет вам обращаться к ней сознательно, целенаправленно).
Представьте себе: вы врач и у вас есть пациентка, страдающая тяжёлой формой амнезии. Каждый раз, когда вы заходите к ней в палату, вам приходится заново ей представляться, потому что она вас не помнит и не узнаёт.
Но дальше вы проводите такой трюк («основано на реальных событиях»): вы берёте булавку, прячете её себе в руку и аккуратно колете женщину во время вашего очередного с ней «знакомства». Женщина вскрикивает, но потом это всё, понятное дело, забывается.
На следующий день вы входите в палату и протягиваете своей пациентке руку. Она вас снова не узнаёт – вам в очередной раз придётся рассказывать, как вас зовут, кто вы и зачем пришли. Но вот руки она вам больше не подаст. То есть, её таламус (миндалина) помнит, что вы – источник боли, но, в то же время, на уровне коры – полная неопределённость.
Думаете, что это свойственно только людям с болезнью Альцгеймера? Нет.
Каждый из нас переживал в раннем детстве множество эмоциональных опытов – и хороших, и плохих. Их запомнила наша амигдала, но поскольку речевые центры в нашей коре ещё не были тогда сформированы в достаточной степени, мы не смогли перевести эту память из процедурной в декларативную.
Так что и сейчас вы, без всякого Альцгеймера, прекрасно помните многое из того, о чём даже не догадываетесь. И эти воспоминания, возможно, сильно влияют на вашу жизнь, поведение и поступки. Но вспомнить то, что вы помните, вы не можете, потому что соответствующее воспоминание записано в вас на непонятном вашему сознанию языке.
В общем, память памяти – рознь. И когда человек говорит вам, что он труслив, не выносит боли и боится врачей до чёртиков, это вовсе не значит, что у него по-настоящему низкий болевой порог.
Возможно, он думает, что у него низкий болевой порог, а потому и ведёт себя в определённых ситуациях, исходя из этих своих соображений (интеллектуальных конструкций). Он даже способен довести себя до обморока, если потребуется – мол, ужас-ужас, врачи-врачи, укол-укол, кровь… Чувствуете, сколько осознанных мыслей? Какой шторм, так сказать, декларативной памяти?
Но что в этих ситуациях происходит с его подкорковыми структурами на самом деле? Тревожится ли его амигдала пред лицом агрессивного, воинствующего шприца? Не факт. То есть в реальности, вполне возможно, болевой порог у такого «труса» как раз очень высокий.
За формирование физической боли отвечают наши подкорковые структуры и страх они вызывают неосознанный, спонтанный, рефлекторный, если хотите, а не после прочтения надписи «Процедурный кабинет» и последующих сознательных фантазий на эту тему.
Вот почему не стоит удивляться подобной непоследовательности: человек, вроде бы, боится врачей, болезней, травм и вообще «всего-всего», но это совершенно не мешает ему бесшабашно гонять на мотоцикле, лазить по отвесным горам, носиться на скейте по пересечённой местности и совершать ещё тысячу прочих безрассудств, на которые субъект с нормальной (то есть, тревожной) амигдалой и по-настоящему низким болевым порогом никогда бы не решился.